Село Городище

Трудно быть бригадиром!

Невиданная, трудная это была работа. Заступов понабрали по соседним деревням и начали вскапывать поле. А поле — это не грядки на огороде, поле меряют гектарами. Копали все — и старые и молодые, и больные и здоровые. Крестьянское сердце не терпело — на дворе весна, а поле лежит не пахано!

Копали с утра до обеда. После обеда приходили снова и копали дотемна. А в обеденный перерыв выходили на поле ребятишки.
Бригадиром выбрали Груню.

Это произошло для нее неожиданно и как-то само собой. Мать послала ее созвать ребятишек:

— Собери их, да приходите к нам в поле. Будете сорняки из земли выбирать.

Поле, подернутое сизой прошлогодней стерней, широко разлеглось по отлогому склону. Верхним краем оно взбегало к самой опушке сквозистой березовой рощи. А нижний край его извилисто и мягко припадал к берегам маленькой речушки Вельги, которая журчала и поблескивала среди невысоких зарослей ивняка.

Ребятишки вышли на опушку рощицы. Колхозники копали землю, растянувшись по полю вереницей. Они начали копать от рощицы, отступая вниз, и этот край поля уже чернел тяжелыми влажными комьями только что поднятой земли.

Работали молча. Только слышно было, как неумолчно щебечут птицы во всех кустах, как журчит внизу веселая Вельга и как шурхают заступы, взрезая землю. Время от времени то один, то другой нагибались к пласту, вытаскивали длинное волокнище пырея или хрусткий, как сахар, корень молочайника и отбрасывали в кучку.

Увидев ребятишек, женщины приостановились и, опершись на заступы, разогнули спины.

— Молодая бригада пришла! — сказала с улыбкой чернобровая тетка Антонина. — Помогать, что ли, пришли?

— Помогать, — сказала Груня и подошла поближе. — Мамка велела!

— Неужто копать?

— Ой, помощнички! Завязнете в земле — вытаскивай вас, — засмеялись женщины.

Но Грунина мать не смеялась. Пользуясь остановкой, она сняла развязавшийся платок, поправила волосы и сказала:

— Выбирайте с поля всякие репьяки да относите куда-нибудь в кучку, а потом их сжечь нужно...

Ребятишки разбрелись по полю. Женщины снова замолчали, зашурхали заступами. Только одна тетка Антонина все спрашивала:

— Эй, бригада! А кто же у вас бригадир-то? Не Трофим ли? Или Нюрка Дарьина?

— Наверно, Грунька, — сказала тетка Анна, Раисина мать, — она все их на работу наряжает.

Выбирать сорняки — работа нетрудная. Только ноги вязнут в еще сырой земле, и на них нарастают такие комья, что не повернешься. Да руки стынут от еще не прогретой земли.

Ребята перекликались и гомонили, как грачи:

— Гляди, гляди! Во — корешок! Как редька!

— А вот пыреяка тащится! Вот распустил корни-то, как сеть, — рыбу ловить можно!

Когда солнце поднялось и стало в зените, Ромашкина мать, тетка Настасья Звонкова, воткнула заступ в землю. И, вздохнув, словно свалила с плеч большую тяжесть, сказала:

— Обедать, бабы!

Тетка Настасья была бригадиром.

Заступы перестали шурхать. Копщики разогнулись.

— Ох, и работка!

— Да, работка лошадиная...

— Что ж поделаешь! Лошадиная не лошадиная, а делать надо...

А бабушка Вера опять помянула фашистов. Подбирая из-под куста свой плюшевый салоп и мохнатую шаль, она погрозила куда-то своим костлявым кулаком:

— Все равно сдохнете, проклятые! Как вы нас ни разорили, как ни поиздевались, а мы выжили! Выжили!

Ребята собрались было тож« уходить. Но Ромашка взял заступ:

— А ну-ка, дай я попробую!

Он нажал заступ ногой и вывернул пласт земли.

— Ребята, давайте тоже копать, а? — оживился Женька Солонцов и подскочил к заступу, оставленному его матерью.

Колхозники медленно пошли в гору на тропочку, а тетка Настасья задержалась — посмотреть, нет ли огрехов.

— А что ж бы вам и не покопать? — сказала тетка Настасья. — Сколько ни накопаете — все хлеб. Только без бригадира нельзя.

Выбирайте бригадира. А то напортите тут, а спрашивать будет не с кого. Ну, кто у вас тут позаботливей?

Тетка Настасья, вытирая руки влажной молодой травой, оглядывала ребят своими суровыми серыми глазами.

— Пускай Груня, — крикнула Стенька, — она заботливая!

— А может, из ребят кого? Будете ли вы ее слушаться-то?

— А чего же мы не будем слушаться! — весело сказал Женька. — Вот еще!

Раиса молчала, легонько размахивая длинным путаным корневищем пырея. Маленькие пухлые губы ее самолюбиво сжались и подобрались. Сразу — Груню! А почему это именно Груню? Тут ведь и другие есть...

— Груня уже немножко привыкла, — сказала Стенька, деловито размахивая руками, — она уж нас сколько раз на работу собирала.

— Да, пусть Грунька будет, — решительно сказал Ромашка, продолжая копать. — Что там рассуждать еще!

— Тогда проголосуйте!

Ромашка воткнул заступ в землю.

— Ох, мама, ты и пристанешь же!

— Нет уж, проголосуйте! — повторила тетка Настасья. — Все голосуйте. А то потом скажете: «А я ее не выбирал!» Кто за то, чтобы Груне быть бригадиром?

Поднял руку Ромашка, опираясь другой на заступ. Поднял руку Женька, вытянув ее, будто хотел достать облако. Стенька вместе с поднятой рукой и сама вся приподнялась и шевелила пальцами от радости и нетерпения. Медленно, оглядываясь на других, поднял руку степенный Федя. И Ленька Козлик, и Трофим... Все стояли с поднятыми руками, испачканными свежей землей, среди сизого пустого поля, у которого только лишь один край чернел узкой влажной полосой. Ни на кого не глядя, все так же поджав пухлые губы, подняла руку и Раиса. Подняла и тут же опустила, словно устала держать.

— Ну, так. Теперь работайте, — сказала тетка Настасья, потуже завязывая платок. — Только уж если работать, то как следует, а не дурить. Смотри, бригадир, заботься! С тебя спрашивать буду!

И Груня ответила, глядя прямо в глаза тетке Настасье:

— Ладно. Буду заботиться.
Так вот и стала с того дня Груня бригадиром. Она очень беспокоилась. А ну как ребята покопают-покопают да и бросят — попробуй уговори их тогда! Уж очень работа тяжелая. На ладонях у всех в первый же день надулись мозоли. И в первый же день Груня и рассердилась и поссорилась с ребятами.

Ромашка почему-то вздумал копать один и ушел на другой конец поля.

— Ты зачем ушел-то? — сказала Груня. — Мы бы копали все вместе — так бы и гнали свой участок!

Но Ромашка смахнул пот со лба и, не поднимая головы, ответил:

— А я хочу здесь копать! Иди от меня и не командовай!

— А для чего же я тогда у вас бригадир?

— Не знаю, для чего, — упрямо ответил Ромашка, — а вот я не люблю, когда надо мной командовают!

Груня ничего не ответила, вернулась на свое место и взяла заступ. Тут шли веселые разговоры.

— Наш Трофим уже купался! — живо рассказывала Стенька. — Вода еще снеговая, а уж он — готово! Сначала по калужине босиком бегал, а потом и весь влез да выкупался. Пришел — сразу к печке. И молчит. Будто мы не видели!

— Ребята! — прервал ее Женька Солонцов. — Ребята, что я придумал!

— Какую-нибудь чушку, — пробурчал Федя.

— Уж сказал бы — чушь. А то — чушку! Я вот что придумал: давайте так играть, будто мы клад откапываем!

— Давайте!

Но Раиса сказала, насмешливо выпятив нижнюю губу:

— И ничуть не похоже. Клад искать — надо ямку на одном месте рыть. А мы — вон какую долину поднимаем! Ой, а руки больно до чего!/p>

А вот и Трофим тащится.Она выпрямилась, потерла спину и скривила лицо.

— Ой!.. Не буду я! Все равно ничего не выйдет. Где это видано — поле лопатой копать?

И села на кочку.

— Не успела начать, а уж устала! — сказала Груня. — Вот когда все будут отдыхать, тогда и ты сядешь. Вставай!

Раиса встала, но заступ не взяла, а выбралась на тропочку и пошла домой. Груня чуть не заплакала.

— Ну, куда же ты? Ну, покопай хоть немножко-то!

— Думаешь, что председателева дочка, то тебя все и слушаться должны? — сердилась Раиса.

И ушла. А за ней неожиданно ушли две девочки поменьше — Анюта и Поля-Полянка.

Груня вспыхнула от гнева и обиды. К тому же у нее на ладони прорвалась мозоль, и было очень больно. Но Груня молчала. Попробуй пожалуйся — тогда и все жаловаться начнут.

Тяжелая, сырая земля не рассыпалась под заступом. Она туго резалась блестящими, влажными ломтями, и эти ломти, отрезанные заступом, надо было разбивать на мелкие комочки.

Заступ становился все тяжелее и тяжелее, и Груня чувствовала, как из ее рук постепенно уходит сила, руки делаются мягкими, слабыми и не хотят слушаться...

Груня старалась не думать об этом — ребята ведь работают же! Стенька режет землю и бьет комки, будто у нее руки железные. Да еще и смеется. Да еще все время рассказывает разные истории — такой уж у нее неумолчный язык.

И долговязый Женька работает, не жалуется. И Федя. И Ленька Козлик. Козлик — слабый, он то и дело отдыхает. Но не уходит.

А вот и Трофим тащится.

— Ты куда идешь, Трофим? — сказала Груня. — На эту работу я тебя не наряжала. Ты что ж, бригадира не слушаешься?

Трофим остановился. Он не мог понять — сердится Груня или шутит. Но обратно все-таки не пошел. Так и стоял молча, пока ребятишки работали. Груня поглядела на него и засмеялась:

— Смотрите, Белый Гриб стоит!

Груня смеялась, а сама только и думала, раз за разом всаживая заступ в землю:

«Ой, хоть бы поскорее обед кончился! Хоть бы поскорей пришли! Ой, совсем мочи нет!»

Отдыхать она не хотела — ей надо было выдержать бригадирскую марку. А то сядет бригадир отдыхать — какой же пример ребятам?

И когда она почувствовала, что разбивает последний пласт и что заступ сейчас выпадет у нее из рук, из кустов на дорогу вышли колхозники. Груня остановилась, выпрямилась, воткнула заступ в землю:

— Кончайте, ребята! — и блаженно перевела дух: выдержала!

Нет, все-таки трудно быть бригадиром!