Село Городище

Раисе совестно

Виктор очень скоро подружился с городищенскими ребятишками. В первый же свободный вечер, когда еще не погасла заря, а уже засветились первые звезды, он пришел к двум подружкам — Груне и Стеньке — на бревнышко под сиренью.

— Ну, девчата, как работали?

— Ничего... — сдержанно ответила Груня.

Груня сидела опустив глаза, а Стенька хихикала и пряталась за ее плечо.

— Небось грабли бросили, а сами за ягодами?

— Да, как же... А сено убирать кто будет?

— Ба! А вам-то что? Ваше дело — в куклы играть!

— Да, как же!.. А скотину чем кормить? Тогда и коровы подохнут...

— Ну и пусть!

Груня сердито подняла голову. Но, взглянув на Виктора, поняла, что он шутит, дразнит ее, и они оба засмеялись.

Женька увидел, что Виктор сидит с девчонками, и тут же присоседился к ним. Откуда-то взялся Козлик. Потом пришел и Ромашка. Раиса тоже хватилась брата, прибежала, оттеснила Груню и села в середочку между ней и Виктором. Женька стеснялся недолго.

— Ты гвардеец?

— Гвардеец. А ты по чем узнал?

— Как по чем? А значок-то?

— Молодец. Понимаешь.

— А медаль у тебя за что?

— За отвагу. За то, что когда немец на меня пикировал, я от своего орудия не отошел. Он в меня бомбы бросал, а я в него стрелял. Одного сшиб. Другого сшиб. А третий притрафился — и в мою батарею. Как бахнул — так вся батарея и разлетелась. И я сам на воздух поднялся — думал, конец. Да вот отлежался в госпитале, ничего. Поеду скоро опять добивать фашистов!

И едва Виктор умолк, на него, как горох, посыпались вопросы:

— А как же ты взлетел-то?

— А шибко тебя об землю ударило?

— Сам встал или потащили тебя?

— А страшно было?

И Виктор не отмахнулся, как дядя Сергей. Он рассказывал долго, подробно...

Когда завыла над головой бомба, он уж знал, что ударит сейчас в его расчет. Это была страшная минута. Но он все-таки стоял у орудия и стрелял, и его бойцы стреляли.

Когда бомба ударила, его вдруг подхватило, перекинуло через орудие и швырнуло на землю... И показалось ему, что у него нет ног — совсем он их не чувствовал... Приподнялся на руках: хоть и нет ног, а отползать надо. И потащился на руках... Протащился сколько мог да и упал. Тут подбежал санитар:

— Где больно? Куда ударило?

— Не знаю. Посмотри ноги...

Ну, оказалось, ничего. Цел остался. Ноги только онемели. Полежал в госпитале — отошел...

Долго сидели ребятишки, пока не вышла Грунина мать и не позвала ее домой. Тут и Виктор спохватился:

— Ну, я пойду к девчатам, а вы — марш по домам!

— А завтра еще придешь?

— Обязательно!

И когда он, насвистывая песенку, пошел к девушкам на канавку под березами, ребятам казалось, что он от них и не уезжал никогда — свой, городищенский, Виктор Цветков.

Они вспомнили, как Виктор, бывало, водил лошадей в ночное, как он однажды разогнал жеребца да и слетел с него среди деревни. Девчонки тогда совсем его засмеяли!

Вспомнили, как с черной клеенчатой сумкой бегал Витька Цветков в школу... А потом ушел учиться в район, в десятилетку... Тут уж его стали редко видеть, только по воскресеньям. Пробежит по деревне на лыжах — и нет его. Но лишь растает, бывало, снег, лишь обсохнет земля — в первый же праздник с утра появляется Виктор на зеленом выгоне с футбольным мячом. И вот уж тогда крик стоит, вот уж бой идет на выгоне! Азартная команда была!..

И вспомнили они городищенских ребят, ушедших на войну: Кольку Миронова, убитого под Ржевом, старшего Ромашкина брата Ваню, пропавшего без вести... Вспомнили кудрявого Ганю Горелкина, Ваську Жучка, плясуна и забияку, Павлика Лукошкина, румяного и тихого, как самая тихая девушка... Сражаются они на разных фронтах. Изредка то от одного, то от другого залетает в Городище письмецо.

А Виктор, уходя от ребятишек, и сам как-то неясно понимал, где его товарищи: там ли, под березами, или тут, на бревнышке. Ему показалось, что совсем недавно он сам был вот такой же загорелый парнишка в подсученных штанах, с вихром на макушке.

Виктор часто рассказывал ребятам о войне. О тяжких боях, когда орудия грохотали по многу часов подряд и снаряды рвались, как бешеные, и не давали носа высунуть наружу... О том, как иногда суток по десять не видели крыши пад головой, спали прямо на снегу и костров не разводили, чтобы не выдать себя врагу...

О дальних переходах рассказывал, о том, как, смертельно усталые, шли они в весеннюю распутицу по колено в снеговой воде.

Рассказал им, как он подорвал два танка у генерала Гудериана. А потом прямо под носом у врагов, замаскированный, пробрался к мосту и взорвал его. Немцы к реке подходят, а мост кверху летит!

Ребята слушали, не сводя с него глаз. Особенно Женька. Военная слава Виктора ошеломляла его.

— Виктор, а воевать страшно?

— Наверное, страшно. Не знаю. Когда бой идет, об этом не думаешь.

— Эх, мне бы пушку! Самую большую бы!

— А почему большую? Ловчее под нее прятаться?

— О, я бы не прятался! Я бы им бабахнул как следует. Вот здорово такая бьет, наверно, а?

— А «катюшу» не хочешь?

У Женьки даже дух захватило:

— О! Кабы мне «катюшу» дали — я бы их засыпал! День и ночь палил бы!

А Раиса гордилась. И так важно держалась, будто не Виктор, а она подбила Гудериановы танки, будто не Виктор, а она стояла у зенитного орудия под вражеским огнем.

И когда Груня звала ее на работу, она не упускала случая, чтобы сказать:

— А что ты хозяйничаешь? Что твой отец председатель? Подумаешь! А мой брат Гудериана победил!

Виктор не обманул ребят — пришел к ним на покос. Было очень жарко, всех разморило, сено было душное и тяжелое — долговязая лесная трава. Но когда увидели, что идет к ним Виктор со своими большими граблями, то сразу подбодрились. Ожили, загомонили, как птичий выводок.

— А ну-ка, дай я охапочку наберу!

Виктор размахнулся граблями, чуть не целую скирдушку пригреб к ноге, подпял охапку выше головы и понес... Сразу четверть лужайки опустела.

— Вот так охапочка! — засмеялась Стенька и присела от смеха. — Вот так охапочка!

— Скорей вал заваливайте, — кричала Груня, торопливо работая граблями, — скорей! А то Виктору набирать нечего!

Ребята все сразу со смехом бросились заваливать сено. А Виктор подошел, взмахнул граблями раз, другой, третий — и опять весь вал загреб и понес в скирдушку.

— Скорей! — снова закричала Груня.

И снова, толкаясь и смеясь, торопились заваливать...

Ребятишки раскраснелись, запыхались, волосы у них взмокли от пота, у Ромашки вихор так и торчал кверху — словно его корова со лба лизнула. Но зато сено убрали так быстро, что и сами удивились.

— Во как! Будто ветром подмело!

— А вы, как я погляжу, работать умеете, — сказал Виктор. — Ничего, проворные!

— А то как же! — отозвалась Стенька. — А то разве не умеем!

— Еще и не такие работы делали, — вытирая лицо подолом рубахи, прогудел Ромашка. — Мы весной поле под овес заступами вскапывали... А это что!.. Гулянки!..

— Заступами под овес, — задумчиво повторил Виктор. — Да... Это, пожалуй, не легче, чем нам на фронте...

Карие глаза его вдруг стали ласковыми.

— Ах, ребятишки, — сказал он, — вы еще и не знаете, какие вы большие герои!

Раиса только фыркнула:

— Герои! С граблями да с лопатами!

Виктор посмотрел на нее неодобрительно:

— А ты думаешь, что герои только с винтовками да с пулеметами и бывают?.. Ну, а что ж тот овес — уродился? — спросил Виктор.

— А пойдемте посмотрим! — живо ответила ему Груня. — Поле недалеко!

Женька подскочил:

— Пойдемте! И то, давно на том поле не были!

— А что там смотреть? — лениво сказала Раиса. — Тащиться туда!.. Ну, овес и овес — чего интересного?

— Тебе, конечно, смотреть неинтересно! — сказал Ромашка. — Ты поле не копала, так чего ж тебе на овес смотреть?

— Как это не копала? — задористо начала Раиса, но слегка покраснела и умолкла.

Виктор с удивлением поглядел на нее.

— Немного, — продолжала она, — но все-таки...

— Ну, пойдемте, пойдемте! — закричала Стенька. — А то скоро сено сгребать.

И все нестройной гурьбой пошли на поле.

Овес был недалеко, на бугре за деревней. Еще издали видно было, как блестит и переливается овсяное поле, как идут по полю медленные серебристые волны. А когда подошли ближе, овес встал перед ними густой синеватой стеной, и тяжелые чеканные кисти его, казалось, погромыхивали под ветром.

— Вот это овес! — закричал Женька. — Вот так богатырский овес! Это все потому, что я копал да разные слова приговаривал: «Уродись ты, овес, чтобы ты высокий рос, чтоб ты рос-перерос, выше елок и берез!..» Вот он и вырос!

— Приговаривал! А что ж мы не слышали?

— А я шепотом!

— Вот теперь и лошади сыты будут, — негромко сказал Ромашка.

— А как руки болели тогда, — вспомнил Козлик, — даже плечи не разогнешь!

Виктор задумчиво поглядел на ребят, на каждого отдельно. И спросил как бы про себя:

— Болели?

— О, еще как! — тихо сказала Груня.

— «О, еще как»! — засмеялся Женька. — А все, бывало, не сознавалась!

Груня засмеялась тоже:

— А мне и нельзя сознаваться — я ведь бригадир!

— Ты бригадир? — удивился Виктор. — Как же я до сих пор этого не знал? А ведь я думал, бригадир — Ромашка. Я даже и не спрашивал!

Виктор глядел на Груню и как-то еще не верил. Эта тихая тоненькая девочка несет такую трудную заботу и справляется.

— Но ведь ты же и сама работаешь?

— А как же! Я еще всех больше работать должна. Ведь на бригадира-то все смотрят!

— У вас, значит, и трудовые книжки есть?

— А как же! Конечно, есть. Вот они, со мной. — Груня легонько хлопнула по своему туго набитому карману. — Я их всегда с собой ношу, чтобы тут же, в поле, записывать. А то забуду еще.

— А ну, покажи мне ваши книжки! — Виктор протянул к пей руку. — Покажи, покажи!

Раиса как-то встрепенулась, словно хотела встать между ним и Груней. Но Груня уже отколола булавку, которой был зашпилен карман, и подала Виктору стопочку маленьких учетных книжек:

— Вот. Все здесь!

Виктор не торопясь просмотрел книжки и особенно внимательно просмотрел Раисину книжку, всю перелистал.

Раиса, отвернувшись, молча перебирала пальцами шуршащую овсяную кисть.

Виктор отдал книжки Груне:

— На, убери. Молодец, бригадир!

А потом повернулся к сестре. И никакой ласки, никакой улыбки не было у него в глазах.

— Эх ты, работница! Книжка-то пустая совсем. Хоть бы ты подруг постыдилась.

Раиса не подняла головы, не подняла глаз. Она покраснела до бровей и, закусив губу, резким движением обрывала овсяные зерна.

«Вот тебе! — подумала Груня. — Это тебе за все!»

Но тут же ей стало жалко Раису.

— Вы ее не ругайте, — сказала Груня, — она теперь лучше работает... Она привыкает...

Но Виктор, не взглянув на Раису, сунул руки в карманы и пошел вперед по узенькой белой дорожке.

— Я бы на ее месте сквозь землю провалилась! — шепнула Груне Стенька. — Прямо сквозь землю провалилась бы!

Ребята в молчании гуськом потянулись за Виктором. Раиса шла сзади всех и ни на кого не глядела.