Хорошо, когда улыбаются

Глава 7. Ав-Ав-Аву позовите

Докладчик весело нажал кнопку электрического звонка. Она сначала сопротивлялась: ей не хотелось быть прижатой пальцем, но потом сдалась, и за дверью вдруг раздался такой оглушительный рык и рёв, будто целое стадо диких зверей пробует свои голоса. Рука испуганно отскочила от кнопки. И как только кнопка оказалась свободной, она с удовольствием возвратилась на своё место. И стадо диких зверей сейчас же закрыло рты.

Когда артист Мальчиков распахнул дверь, у докладчика на лице ещё жило оторопелое удивление. Увидев это, артист улыбнулся и сказал:

- Не было в продаже нормальных звонков, купили вибратор. Пугает честных людей с непривычки, а мы привыкли. Заходи, - и он кивнул докладчику. - Вот и программа приехала, - сказал он так громко, как будто тот, кому он говорил, находился неизвестно где.

А тот, кому он говорил, находился известно где, в соседней комнате и сейчас же не замедлил сунуть свой нос сюда. Нос оказался девчачьим. И как только обладательница этого носа увидела докладчика, то сейчас же подняла этот самый нос (а он и так у неё смотрел в небо от рождения). Представляете, что получилось? А чего ей было задирать нос - совершенно неизвестно. Девчонка была как девчонка. Самая обыкновенная. Только на вид ужасная задавака. Ну такая задавака, на которую просто неохота смотреть. И чего задаётся? И была она, конечно, Мальчикова. Девчонка и вдруг по фамилии Мальчикова. Смешно.

Небрежно взяв у докладчика программу, она на минуту ткнула в неё нос. И как только она его опустила, так сразу перестала казаться задавакой. Наоборот, она стала даже симпатичной. Ну такой симпатичной, на которую просто ужасно хотелось смотреть. Оказывается, всё дело было в носе. Нечего его в небо задирать. Нос не для того дан человеку, чтоб его держать кверху.

Но вот девчонка оторвала нос от программы и, опять став похожей на задаваку, направилась в комнату.

- Ты бы поблагодарила товарища. И вообще, вы бы познакомились, что ли, - сказал артист, улыбаясь.

Девчонка чуть опустила нос и ужасно симпатичным голосом сказала: "Спасибо". А потом протянула руку докладчику и тем же ужасно симпатичным голосом добавила: "Ава".

- Что? - удивлённо переспросил докладчик. Ему послышалось что-то чудное. Так маленьким ребятам, которые ещё ничего не знают, называют собак: "Ав-ав. Вон ав-ав бежит", - говорят им взрослые.

Девчонка повторила: "Ава".

- Ава?..

- Ну-да, Ава, - вмешался артист, - Ава - значит Августа.

- Августа? - ещё больше удивился докладчик. - А разве можно так звать?

- Конечно, можно, раз меня зовут, - сказала девчонка ужасно симпатичным голосом и совсем опустила нос. (До чего же ей это шло, когда она опускала нос.) - А тебя как зовут?

- Меня? Я… Вася.

"Конечно, здорово было бы сейчас сказать не Вася, а какой-нибудь Июнь или Ноябрь, - подумал докладчик, - но ведь я просто Вася и всё. Это у девчонок есть имена Марта, Майя вот и Августа, оказывается, есть. А у мальчишек нет имени, похожего на название месяца. Эх".

Ну и что? Ну и пусть нет. Чем Вася плохое имя? Очень даже хорошее имя - Вася. И артисту и Аве понравилось имя Вася.

А артиста, оказалось, зовут Феликс Матвеевич. Ого! Феликс! Как Дзержинского! Наверно, это очень здорово, когда тебя зовут - Феликс.

Вот так все трое они и познакомились в передней.

- Заходи, - просто сказала Васе Ава, и голос её стал ещё симпатичнее.

Вася вошёл в комнату. Она была как у всех людей. Точно такая же и комната, и кухня, и балкон, как у него, у Васи, как у Миши Гришина, как у Серёжки. Стол, стулья, диван-кровать, шифоньер с зеркалом, телевизор и… пианино. Вот его, пианино, не было ни у него, у Васи, ни у Миши Гришина, ни у Серёжки.

Пианино было открыто, и на нём лежали какие-то ноты. Вася, как только увидел ноты, даже в лице изменился. Он сразу вспомнил, что случилось на сборе отряда. Приглядевшись к нотам, Вася заметил, что в них много пустых мест. Откуда они здесь, пустые места? Зачем? Но Вася знает, откуда они и зачем. Это места, где раньше стояли те самые ноты, которые унёс Ветер. Ава и Феликс Матвеевич ещё ничего не знали об этом.

- Ты что к нотам приглядываешься? - неожиданно спросила Ава своим симпатичным голосом. - Ты играешь по нотам?

- Нет, нет, - испуганно замотал головой Вася, - я… просто так, - и вдруг перед Авиным носом захлопнул ноты. Но она не удивилась. Она подумала, что ему хочется узнать, кто автор музыки. Ведь имя автора написано на обложке, поэтому Вася и захлопнул ноты.

- Это Бетховен, - пояснила Ава, - сегодня в филармонии концерт из произведений Бетховена. Я иду.

Вася беспокойно затоптался на месте: он вспомнил, как хмурый дядька сдирал афишу.

- Только до концерта мне надо успеть несколько раз сыграть эту вещь. Это урок на завтра, - и Ава опять раскрыла ноты.

Вася замер: сейчас она пристально посмотрит в них и… обнаружит пустые места. Что тогда будет? Но, к счастью, она пристально посмотрела не в ноты, а на Васю, и нос её снова стал задираться.

- А ты разве без нот не можешь играть? - и Вася опять захлопнул ноты.

- Могу, конечно. У меня хорошая музыкальная память, - девчонка гордо передёрнула плечиком и снова стала ужасно похожа на задаваку. Она села на круглый вертящийся стул без спинки, который стоял перед пианино, и Вася понял, что сейчас она начнёт играть без нот для доказательства хорошей музыкальной памяти. Но ведь играть сейчас нельзя, у неё же ничего не получится.

И Вася, не ожидая от себя такой прыти, вдруг хлоп перед самым Авиным носом чёрной крышкой пианино. Эта крышка была так отлакирована, что в неё можно было смотреться, как в зеркало. Пианино недовольно загудело, заворчало, будто рассердилось за то, что так бесцеремонно хлопнули его крышкой, похожей на чёрное зеркало.

Авины глаза сделались круглыми, удивлёнными. Рыжие брови взлетели вверх. А Вася забормотал:

- Ты потом сыграешь… свою вещь… ладно? Когда-нибудь… а? Сейчас не играй… А я… тороплюсь… понимаешь… такое дело… до свиданья, в общем, - и он стремительно выбежал из комнаты.

- Что с тобой? - удивился Феликс Матвеевич, выходя за ним в переднюю.

А Вася уже был на лестничной площадке.

- Я должен идти… обязательно… мне никак нельзя…

- Раз должен, конечно, иди.

Они попрощались. Ава не вышла в переднюю. Наверно, она обиделась, что Вася не захотел слушать её игры. "Пусть лучше обижается, чем играет", - подумал Вася. Но когда Феликс Матвеевич закрывал за ним дверь, в комнате что-то хлопнуло и сердито загудело. С ужасом Вася догадался, что это Ава решительно и резко открыла крышку пианино, и оно снова сердится, почему с ним обращаются так бесцеремонно.

"Ой, сейчас она начнёт играть, - только успел он подумать, как из комнаты уже полетели музыкальные звуки. Дверь закрылась, но музыкальные звуки сумели пробраться на лестничную площадку сквозь дверь. Они, правда, стали потише, поглуше, но Вася хорошо их слышал.

Они были очень красивыми, эти музыкальные звуки. Хотелось стоять, на лестничной площадке и слушать их, слушать их и стоять на лестничной площадке. Ава играла очень хорошо. Но вот случилось то, что должно было случиться. Неожиданно звуки оборвались. Правда, оборвались не все. Какие-то ещё жили, звенели, но стали неуверенными, будто куда-то шли и заблудились, потеряли дорогу. Потом и они смолкли. Это Ава бросила играть. Через несколько мгновений снова уверенно и смело уже знакомые звуки прилетели на лестничную площадку к Васе. Августа начала играть вещь сначала. И, конечно, повторилось то же самое, что и в первый раз.

Вслед за оборвавшимися звуками Вася услышал Авин голос:

- Папа, ну что это?

Голос был незнакомый, капризный, плаксивый, будто бы даже не её, не Авин симпатичный голос.

- Не волнуйся, начни сначала, - ответил ей Феликс Матвеевич.

У него голос был знакомый, спокойный, его, папин голос.

Она начала и…

- Ну что это? Опять! - штопором вонзился в Васины уши девчачий визг. В нём звенели слёзы, отчаянье. Вот-вот и Ава разревется на всю квартиру, на весь огромный пятиэтажный дом.

Но пока, но пока ещё она не ревёт, а опять упрямо начинает играть эту вещь с самого начала. Вот сейчас звуки оборвутся и… Что тогда? Тогда от девчачьего рёва обрушится потолок, закачаются пол и стены, вылетят стёкла… Вообще, тогда неизвестно что будет.

Вася отчаянно нажимает кнопку электрического звонка. За дверью сейчас же оглушительно рявкает вибратор, как будто стадо диких зверей пробует свои голоса. Вася вздрагивает, но не отпускает кнопку, а давит на неё ещё сильнее. Ему кажется, что совсем вдавил её в стену, что кнопка расплющилась под его пальцем. Но на самом деле она не расплющилась, она жива-живёхонька. Вибратор орёт, будто его режут. Кажется, что сейчас лопнут барабанные перепонки. Вася зажмуривается, но продолжает расплющивать кнопку пальцем.

Дверь распахивается. Но Вася этого не слышит и не видит, и только когда Феликс Матвеевич берёт его за руку, он открывает глаза и освобождает кнопку. Стадо сейчас же закрывает рты.

- Что такое? Что случилось?

Вася отчаянно моргает и, заикаясь, говорит:

- Ни-ни-ничего… Ав-ав-аву позовите.

Папа удивлённо пожимает плечами и уходит в комнату. На его месте появляется Ава. Глаза у неё полны слёз, брови не полукруглые, а какие-то изломанные и между ними извивается змейкой тонюсенькая морщинка. А кончик носа ужасно розовый и блестящий. Наверно, она уже немножко поревела, пока он кнопку пытался расплющить.

Они стоят и молча глядят друг на друга. Ава ждёт, что скажет Вася, а Вася не знает, что говорить и вдруг выпаливает:

- У тебя есть дедушка или бабушка?

- Есть. А что?

- А их сейчас не надо… это… через дорогу перевести?

- Что-о? - Авины глаза округляются, но она не успевает словами выразить своё удивление, потому что над ними на пятом этаже сильно хлопает дверь, и по лестнице прямо к ним скачут чьи-то сумасшедшие ноги.

Скок-скок-скок через три, а может быть, через четыре ступеньки сразу. Оказалось, это Серёжкины ноги.

- Ты куда?

- В аптеку за лекарством.

Скок-скок-скок и ноги уже на улице.

- А кому это он за лекарством побежал?

Ава и Вася переглядываются и сами бегут на пятый этаж.

- Здрасьте, здрасьте, молодые люди, проходите, присаживайтесь, - сказал им худой старик, который лежал на кровати, когда они вошли в квартиру, из ящика которой долго не выбирали почту. - Будьте, как дома, можете чай вскипятить. Конфеты есть. Школьные… А я что-то опять временно оплошал. Сердце. Подводит оно меня. Да ничего, отлежусь. Почту вот просмотрю. С почтой-то жить веселее, - и подмигнул ребятам.

На стуле у кровати лежала кипа газет и письмо. А рядом, как на иголках, сидел Миша Гришин. Он удивлённо поглядел на Аву, но ничего не сказал.

Ава, конечно, узнала этого старика: встречала его на лестнице, ведь он жил над ними. И старик её тоже узнал.

- Сейчас Сережа валидол принесёт, и жизнь снова начнёт мне улыбаться.

Но пока улыбался только он сам. И улыбка была такой хорошей, что лицо его помолодело. Так всегда бывает у пожилых людей - если они улыбаются искренне, тепло и радостно, то от этого молодеют.

Но вдруг лицо его болезненно исказилось, и он схватился рукой за грудь, перестав дышать и зажмурившись. Ребята замерли. Но через несколько мгновений он открыл глаза, вздохнул и прошептал: "Ничего, отпустило".

- Дедушка, а вы один живёте?

Старик молча кивнул.

- И у вас нет никого?

- Есть… Птаха-Натаха, племянница, да у неё семья, детишки, сама работает.

- Можно мы к ней сходим, скажем?

- Зачем волновать? Не надо. Отлежусь.

Но тут он опять схватился за грудь, зажмурился и затаил дыхание. Через несколько мгновений его отпустило. Но сейчас этих мгновений было гораздо больше, чем в первый раз. Дедушка не так быстро, как тогда, открыл глаза.

- Может, врача или вызвать "скорую помощь"?

- Тогда уж лучше птаху-Натаху. Она сама… врач… Только детский. Как раз мне подходит: что старый, то и малый, - дедушка снова улыбнулся, но только уже грустно-прегрустно.