Сын Зевса

Первая олинфская

На фракийском берегу стоял большой греческий город Олинф.

Олинф много воевал. В давние времена воевал с Афинами, хотя жители, населявшие его, были родом из Халкиды, афинской колонии. Воевал со Спартой.

Теперь Олинф был сильным и богатым городом. Он стоял во главе тридцати двух родственных ему городов, расположившихся на побережье Евксинского Понта.

С Филиппом олинфяне заключили союз. И не было у них более верного, более доброжелательного союзника, чем царь македонский. Филипп помогал им в войне против Афин. Город Анфемунт, из-за которого вечно спорили Олинф и Македония, Филипп отдал Олинфу. Отдал он олинфянам и Потидею, которую с большим боем отнял у Афин. Уж так-то он любил Олинф, так дорожил его дружбой!

Но прошло не очень много лет, и олинфяне, оглянувшись, вдруг увидели, что вся область, окружающая их город, как-то незаметно, понемногу захвачена Филиппом.

Теперь в Олинфе встревожились. Слишком сильным становится македонянин. Он их союзник, он дарит им города... Но не потому ли он все это делает, что боится, как бы Олинф не вмешался в его разбойные дела?

Скольких правителей уверял он в своей дружбе, а потом беспощадно разорял их земли! Разве не обманул он афинян, когда клятвенно обещал завоевать для них Амфиполь? Крупный город возле самого устья большой реки Стримона, важный пункт в торговле с городами Понта Евксинского, город-порт всего фракийского побережья, богатый рудниками, виноградниками, оливами...

Афиняне поверили Филиппу. Но как же они не поняли, что Амфиполь нужен ему самому? Они согласились — пусть Филипп завоюет для них этот город. Филипп взял его приступом — и оставил себе! Теперь Амфиполь — его важнейшая стратегическая база, крепость, открывшая ему весь берег Фракии. А для чего Филипп заверил Афины, что воюет для них? Да затем, чтобы они ему не мешали!

Может быть, этот коварный человек и олинфян успокаивает сладкими речами, чтобы вернее их обмануть и потом захватить?

Воистину замыслы Филиппа разгадать невозможно.

— Мы не перейдем моста, пока не подойдем к нему! — вот его обычный ответ и друзьям и врагам. А что он хочет сказать этим, известно только ему одному.

Подозрения вскоре перешли в уверенность и вражду. А Филипп, с его обольщающими речами, был далеко и ничего не знал. Он в это время воевал в Фессалии и успешно захватывал там города один за другим: Феры, Пагасы, Магнесию, локрийский город Никею...

Горы стояли в желтых и багряных одеждах осени. Но в долине, где расположился военный лагерь Филиппа, еще зеленела трава. Суровое серое небо висело над головой, приглушая своим холодным светом краски осенней листвы.

Войско Филиппа, отягощенное награбленным богатством, отдыхало у костров. Филипп уже отпраздновал победу обильными и шумными пирами. И теперь, трезвый и деловитый, он сидел в шатре со своими полководцами и обсуждал дальнейшие планы военных действий. Филипп не собирался отдыхать, ему было некогда отдыхать — еще столько предстояло больших и трудных дел!

Теперь пришла пора брать Олинф. Часть войск уже отправилась в том направлении. Филипп приказал вести себя тихо и, не доходя до Олинфа, чтобы там никто не догадался о замыслах Филиппа, ждать его. Нагрянуть надо неожиданно.
Неожиданность всегда половина победы.

— Ты уверен, царь, что им неизвестны твои намерения? — спросил один из полководцев.

— Если бы это было так, нас известили бы. Там ведь тоже есть разумные люди, которые понимают, что Олинфу гораздо выгоднее быть с Филиппом в союзе, чем во вражде.

В это время в шатер вошел гонец. Все обернулись к нему.

— Царь! — сказал он. — Олинф изменил тебе.

Филипп сверкнул своим единственным глазом.

— Как?

— Олинфяне почувствовали опасность. Не доверяют тебе. Отправили послов в Афины просить помощи.

— Вот что?.. — зловещим голосом сказал Филипп. — Значит, они договор со мной нарушили? Тем хуже для них. — И вдруг весело улыбнулся. — И тем лучше для нас. Теперь уже они не смогут вопить, что Филипп — вероломный союзник. Я не нарушал договора. Нарушили они — значит, мы вправе вступить с ними в войну! Теперь остается одно — в поход на Олинф немедля!

И снова, подняв сариссы, двинулись македонские фаланги Филиппа. Снова загудела земля под копытами могучей конницы, загрохотали колесами деревянные сооружения с таранами и баллистами-самострелами, которые могли метать во вражеский лагерь камни и дротики, стрелы зажигательные и простые.

А в это время в Афинах, на Пниксе, опять выступал Демосфен против Филиппа, страстно призывая афинян помочь Олинфу.
Вскоре из Афин к Филиппу явился лазутчик, присланный его сторонниками. Этот человек привез ему свиток, на котором почти слово в слово была записана речь Демосфена — его Первая Олинфская.

— Читай.

— «Большие, я думаю, деньги дали бы вы, граждане афинские, за то, чтобы знать, какими мерами помочь государству в том деле, которое вы сейчас обсуждаете...»

— Дальше, дальше, — прервал Филипп, — самую суть. Об Олинфе.

— Так. Сейчас. Вот. «... Мое, по крайней мере, мнение таково, что решить вопрос о помощи Олинфу надо сейчас же и что надо как можно скорее послать эту помощь...»

— Ага. Ну-ну, посылай. Дальше.

— «...Затем надо снаряжать посольство, которое должно быть на месте событий. Ведь бояться приходится главным образом того, чтобы этот человек...»

— Этот человек — царь македонский. Вот кто этот человек. Дальше.

— «...чтобы этот человек, способный на все и умеющий пользоваться обстоятельствами, чтобы он не повернул дело в свою пользу...»

— Какой грубый язык!

— «...Ведь для олинфян ясно, что сейчас они ведут войну не ради славы и не из-за участка земли, а ради того, чтобы спасти отечество от уничтожения и рабства, и они знают, как он поступил с теми из граждан Амфиполя, которые предали ему свой город...»

— Знают, конечно. Я убил их первыми. Если они могли предать своих сограждан, то разве не предали бы меня?

— «...И с гражданами Пидны, впустившими его к себе...»

— С ними я поступил так же, клянусь Зевсом! Как бы я верил потом им, предавшим свой родной город?

— «...Если мы, граждане афинские, оставим без поддержки и этих людей и в таком случае он овладеет Олинфом, тогда что же еще будет мешать ему идти туда, куда хочет? Пускай кто-нибудь ответит мне...»

— Я сам отвечу: никто!

— «...Учитывает ли кто-нибудь из вас, граждане афинские, и представляет ли себе, каким образом сделался сильным Филипп, хотя был первоначально слабым? А вот как: сначала взял он Амфиполь, потом Пидну, позднее еще Мефону...»

— Под Мефоной мне выбили глаз. Не дешево заплатил, клянусь Зевсом!

— «...Наконец, вступил в Фессалию. После этого в Ферах, в Пагасах, в Магнесии — словом, всюду он устроил так, как ему хотелось, и тогда удалился во Фракию».

— Все припомнил!

— «После этого он заболел. Едва оправившись от болезни, он опять-таки не предался беспечности, но тотчас сделал попытку подчинить олинфян...»

— А как же? У меня нет лишнего времени.

— «...Скажите, ради богов, кто же среди нас настолько простодушен, кто же не понимает того, что война, происходящая сейчас там, перекинется сюда, если мы не примем своих мер?..»

— Клянусь богами, он прав. Но красноречие его впустую. У афинян все тяготы несут рабы. Только на рабов они и полагаются, и это их погубит.

Однако Филипп ошибся, говоря, что афинян речами воевать не заставишь. Речь Демосфена была так горяча и взволнованна, что убедила Народное собрание. Афиняне вскоре снарядили помощь Олинфу. Они послали олинфянам тридцать триер¹ с двумя тысячами наемного войска во главе с полководцем Харетом.

Война под Олинфом разгоралась. Уже осыпались листья, устилая долины, в горах гудели осенние ветры, начались дожди.
«Наступит зима, и война кончится, — думали олинфяне, — за зиму мы окрепнем, соберем новое войско. Зимой никто не воюет!»

Надежды их были напрасными. Никто в Элладе не воевал зимой. Но Филиппу зима не была помехой. Его закаленное войско могло выдержать любые трудности и лишения.

Увидев, что македоняне не собираются уходить от стен города, олинфяне еще раз отправили послов в Афины с мольбой о помощи.

¹Триера — военный корабль с тремя рядами весел.