Федя и Данилка

Друг обиды не помнит

Цветиковы жили в низинке, под самой горой. Это было хорошее местечко. От северных ветров загораживала гора. От палящего солнца заслоняли деревья. Высокие тополя посажены здесь давно, их еще отцов дедушка посадил. Они сверкали на солнце листвой и зеленели с весны до осени — в этом месте под почвой была вода.

Оттого, что была вода под почвой, хорошо росли в саду сливы, яблоньки и абрикосы. Вот они стоят все в цвету, белые и розовые. И люди, проходя мимо по улице, любуются садом — будто светлое облако спустилось к Цветиковым на участок.

Данилка, не заходя домой, перелез через низенькую, сложенную из желтого камня стенку.

Пролетел ветерок, посыпались с абрикосов розовые лепестки прямо на голову Данилке. Свежая трава дохнула ему в лицо прохладой. Красные маки закивали ему головками из травы. Будто весь садик обрадовался, что Данилка, набегавшись по горам, пришел наконец домой.

И у Данилки стало полегче на сердце. Он забрался на отлогую, заросшую травой крышу погреба и уселся здесь в холодке.

На крыше росли маленькие цветы. Тут и желтый мышиный горошек был, и какие-то лиловые цветочки, и белые... Они подняли свои головки и радостно глядели в небо.

— Вот и буду здесь сидеть, — прошептал Данилка. — Прохладно, ветерок... Пускай он там рыбу таскает... по жаре...

— Ты с кем? — вдруг окликнул Данилку Федя. Данилка и не видел, как Федя вошел в сад. Он стоял около погреба, глядел на Данилку. А в руках у него была голубая миска, полная свежей хамсы.

Данилка ничего не ответил. Он лег на спину прямо на желтые и лиловые цветы и стал глядеть в небо.

— А я тебе рыбы принес, — сказал Федя.

Данилка молчал. Федя стоял и переминался с ноги на ногу. Он понимал, что Данилка не зря на него обиделся. Но что же теперь? Так им и молчать все время?

— У мамки на птицеферме завтра цыплята начнут вылупляться, — сказал Федя. Он все еще держал голубую миску и легонько потряхивал ее, пошевеливая рыбок. — Хочешь — пойдем утром?

— Как на Теп-Сель? — отозвался Данилка.

А сам и не оглянулся на Федю.

— Будешь теперь вспоминать! — сказал Федя. — Куда рыбу-то?

— Куда хочешь.

Тут Федя подумал, что пора и ему рассердиться:

— Куда хочешь? Ну и ладно. Вот отдам коту, и все.

Серый кот уже давно ластился около его ног. Федя опрокинул миску, рыбки выскользнули на траву. Кот бросился к рыбе, а Федя повернулся и убежал со двора.

Данилка вскочил, посмотрел ему вслед. Хотел его окликнуть, но нахмурился и промолчал. Пускай бежит. На что Данилке такие товарищи?

Так и вечер подошел. Мать пришла с виноградников. Она очень устала. Целый день она со своей бригадой обрезала лозы, подвязывала молодые побеги, чтобы они вверх росли. Как села на ступеньки, уронила на колени свои загорелые руки — так, думалось, и просидит до утра.

Данилка принес холодной воды. Она сняла платок, умылась. И усталости у нее сразу убавилось.

— Спасибо, сынок, — сказала она. — Какие у тебя новости?

— На Teп-Селе был. Камнедробилку смотрел.

— С Федей?

— Нет. Один.

Мать разговаривала, а сама собирала ужин. Накрыла скатеркой стол на терраске, принесла хлеба, положила ложки. Данилкина мать все делала без шума, без суеты. И говорила негромко, словно баюкала.

— А еще куда ты ходил, сынок? — спросила мать.

— В гости ходил.

— Ох ты! Куда же? К кому?

— К цветкам на погребную крышу.

— Вот как? И хорошо тебя там встретили?

— Хорошо. Радовались мне.

Мать поглядывала на Данилку и тихонько улыбалась. Когда она была маленькая, то так же, как и Данилка, любила придумывать всякие сказки.

— Значит, и сидели с Федей, как воробьи на крыше?

— Нет. Один сидел.

Мать положила хлеб, который начала было резать, и внимательно посмотрела на Данилку:

— Это что же значит, сынок? Почему же ты все один да один? А почему не с Федей?

Данилка насупился и принялся ковырять трещинку в беленой стене. И понемногу, не сразу, рассказал матери все — и про хамсу, и про то, как Федя убежал на море, и про то, как рыба досталась коту...

— Ну, зто ничего, — успокоила Данилку мать. — Это просто так, тучка налетела. Федя просто ошибся, забыл тебя позвать. А ты ошибся — обиделся на него. Завтра солнышко взойдет и тучка растает.

Данилка задумчиво посмотрел на мать:

— Растает?

И мать повторила тихо и ласково:

— Обязательно растает, сынок. Уж я-то знаю. Разгладь брови, взгляни повеселей — вот и отец наш ужинать идет!

...Ночь была жаркая, душная. И день наступил жаркий. А потом рванул ветер. Зашумел тополь, залепетали абрикосовые деревья в саду. Захлопало на веревке белье. Данилке показалось, что все эти рубашки, простыни, наволочки изо всей силы схватились за веревку, держатся и очень боятся, как бы ветер не сорвал и не унес их куда-нибудь в горы.

«Хорошшшо, хорошшшо бы дожжждичка...» — прошелестел жесткими листьями тополь.

«Это нам нужно дожждичка, — залепетали абрикосовые деревья за стенами дома. — Нам абрикосы соком наливать надо...»

Данилка стоял на крыльце и слушал, как шумят деревья. Вдруг у калитки закричали:

— Данилка, ты дома?

— Дома! — закричал в ответ Данилка. Во двор вошла Федина тетка, тетя Фрося.

— А Федюньки у вас нету? — спросила она.

— Нету, — ответил Данилка. — А что?

— Ах, чтоб ты лопнул! — с сердцем пожелала тетя Фрося.

— А зачем это я лопну! — обиделся Данилка.

— Да не ты, а Федюнька, — сказала тетя Фрося. — Неужели опять на пастбище убежал? А в горах-то — гляди что!

Тетя Фрося покачала головой, и зеленые концы платка закачались у нее на макушке.

Данилка посмотрел на горы. Каменный человек закутался в белый туман. На круглое темя Большой горы, будто огромная темная перина, навалилась тяжелая туча. Она зловеще клубилась, наползала на гору и по склонам спускалась в долину. Туча становилась все темнее, чернее, и в густой черноте ее беззвучно прыгали длинные огненные иголки.

— Гроза идет!.. — прошептал Данилка.

Тетя Фрося, вполголоса браня Федю, пошла дальше, по дороге. Может, он с отцом на виноградник увязался? Хорошо, если с отцом. А если один где-нибудь в горах — так пропадет же! Когда дождь да гроза, в горы не суйся — смоет водой.

Данилка стоял на своем дворике и смотрел, как молнии вонзаются в горные вершины. Он весь съежился от страха, даже плечи у него приподнялись. Правда, а где же Федя?

И вдруг Данилка вспомнил. К матери на птицеферму Федя убежал, вот куда. Ведь он же звал вчера Данилку цыплят смотреть!

Данилка снова поглядел на горы. На вершинах сверкало все грознее, и уже далекий глухой грохот доносился оттуда. Да-нилке-то хорошо, он дома, а вот как Феде сейчас? Может, Федя еще не дошел до птицефермы?

Птицеферма далеко от колхоза, стоит на высокой горной гряде, над тихой большой запрудой. Может, бежит Федя один по горным тропинкам, а гроза уже сверкает кругом!

Данилка незаметно выскользнул за калитку и торопливо зашагал по дороге. Он пошел в горы искать Федю.

Данилка никому не сознался бы, что был трусоват. Он, например, боялся лошадей. Ему так и казалось, что лошадь непременно ударит его копытом. Боялся коров, даже своей Краснушки боялся. Вон у нее какие рога! А для чего же тогда зти рога, как не для того, чтобы бодаться?

И грозы боялся. Сердце замирало у Данилки, когда он, свернув с дороги, бежал по узким тропочкам, протоптанным скотиной. Бока окрестных гор были все разлинованы узкими тропинками. Много таких тропочек тянулось по склонам, беги по какой хочешь. Все потемнело — и небо, и горы, и узкие долины...

И пусто кругом, и тихо. Один только Данилка бежит, и сердце у него колотится от страха. Иногда остановится, покричит:

— Федя! Федюнька! Эй!

Но лишь эхо в горах отвечает ему: «Эй!» И словно подсмеивается над Данилкой.