Федя и Данилка

Федина тревога

Каждый день в колхозе ждали: вот сегодня найдут воду! Уж невмоготу становилось жить. Скотина похудела, коровы стали давать меньше молока. Гуси и утки ходили встрепанные, запыленные какие-то. Овцы осипшими голосами блеяли у водопоя. Все просили: воды, воды, воды!

Воду привозили, делили по дворам. И коровам наливали, и лошадям, и овцам. Но мало было этой воды, не вволю, не досыта, а так, лишь бы протерпеть тяжелое время.

Сергей Матвеич совсем замучился и почернел. С рассветом уходил он с бригадой в горы. Там бурили, тут бурили. Где-то здесь обязательно должна быть вода. А воды нет и нет. Как-то вечером Федя прибежал к Данилке.

— Сергей Матвеич пришел? — спросил он.

Данилка тяпкой рыхлил землю вокруг абрикосовых деревьев. Поливки почти никакой, иногда моют что-нибудь да выплеснут под деревья эту воду. А если разрыхлить землю, то все-таки корням полегче.

— Нет еще, — ответил Данилка, продолжая работать.

Федя сел на теплый от солнца камень:

— Тогда подожду.

— А на что он тебе? — спросил Данилка.

— Нужно.

Данилка взглянул на Федю и опустил мотыгу.

— Ты что, заболел?

Федя сидел сумрачный, совсем расстроенный.

— Не заболел. Кабы заболел, то хорошо!

— А что же ты?

— Наши уезжать собираются.

Данилка даже и не понял сразу:

— Как уезжать? Куда? На сколько?

— Ни на сколько. — Федя пожал плечами. — Совсем.

Данилка бросил мотыгу и подошел к Феде:

— Совсем? Как совсем? Куда совсем?

— Ну, «куда, куда»! Известно куда — к отцовой родне. На Орловщину.

— О-ей!..

— Тетя Фрося все зовет и зовет. Тут, говорит, без воды помрем. А там воды много.

— А отец что?

— А отец говорит: «Что ж, соберемся да поедем».

— А мать?

— Только мать не хочет.

— А может, мать переборет?

— Нет. Тетю Фросю разве переборешь?

Федя и Данилка пригорюнились.

«Из дому куда-то ехать... — думал Федя, а слезы так и подступали к самому сердцу. — Тут все ребята... и море... и все».

«Как же без Феди? — думал Данилка. — Все ребята здесь, а Феди не будет... И в доме на горе будут другие люди жить...»

— А вдруг да найдут воду, — сказал Данилка, — тогда что?

— Не знаю. — Федя как будто всхлипнул. — Не найдут, наверно!

Федя и Данилка, занятые горькими думами, тихо вышли из сада и уселись на крыльце.

— Что это вы нахохлились? — спросила Данилкина мать. — Или натворили чего?

— Мы, мама, ничего не натворили, — ответил Данилка. — Мы Сергея Матвеича ждем.

Наступила тьма.

Во всем колхозе загорелись электрические лампочки, будто кто-то сразу бросил пригоршню огней в темную долину. Тут и пришел Сергей Матвеич. Ребята бросились ему навстречу:

— Ну что, Сергей Матвеич?

Сергей Матвеич поглядел на них усталыми глазами, приподнял брови, покачал головой:

— Пока ничего хорошего.

— Все, — упавшим голосом сказал Федя.

И, не оборачиваясь, пошел домой.

У Данилки защемило под ложечкой. Он направился было следом за Федей, но мать сейчас же увидела.

— Куда это? — удивилась она. — Ночь на дворе. Неужели вам, ребята, дня не хватило? Иди-ка, Данилка, ужинать, да спать пора. Топчан по тебе скучает.

Медленным шагом шел Федя по деревне. Ему домой даже идти не хотелось. Ну что там? Споры, брань. Мать плачет и тоже бранится.

«А может, отдумают? — прикидывал Федя. — Может, пока я ходил, отец послушался матери: «Зачем хозяйство разорять? Останемся. Пускай сестрица одна едет». Мать, ведь она тоже... бедовая. Она и отспорить может!»

Тишина стояла в колхозе. Только море шумело и шумело, словно баюкало землю.

«Не хочу уезжать... — всхлипнул Федя. — Не хочу, и все!»

Он вошел в дом и сразу понял, что надежды его не сбылись. Отец не послушался матери, но мать послушалась отца и тети Фроси.

Все трое сидели за пустым столом и разговаривали. И такие у них были разговоры, что, видно, даже про ужин забыли.

— А гусей тоже с собой брать, — спрашивала мать, — или резать?

— Зачем же это резать? — возражала тетя Фрося. — Там река, выгон широкий, зеленый с весны до осени. Пустим — и будут ходить. Гусей довезти нетрудно. В клетку — и все.

— Моря жалко... — вздохнула мать. — Как же без моря? Ведь я здесь родилась. Всю жизнь на море...

— Ну, это пустое! — Отец махнул рукой. — Баловство. Что оно, твое море-то? Утонуть можно, а напиться нельзя.

— Виноградники хороши... — опять вздохнула мать, — и дом у нас устроенный...

— Снова-здорово! — сердито сказала тетя Фрося. — Подумаешь, дом — из глины сбитый!.. Ужинать давайте. А то, пока посидим, еще передумаем.

— А я не поеду, — вдруг заявил Федя.

— А тебя когда спросят, тогда ты ответишь, — сказал ему отец. — Пока еще не спрашивали.

— Наймусь на птичник и буду работать, — проворчал Федя.

Но на него уже никто не обращал внимания. И отец и мать задумались. Только тетя Фрося весело хлопотала, собирая на стол.

— А вам, тетя Фрося, хочется, ну и ехали бы одни! — сказал Федя. — Зачем и приезжали только!

Но тут отец на него прикрикнул и хлопнул ладонью по столу:

— Это еще что? Вишь ты как разговорился со старшими! — И, вздохнув, добавил: — Да. Если б хоть вода была... А то где вот она? Ищут, ищут. Видно, все-таки уходить придется.

С тяжелой душой улегся Федя спать. Ему все представлялось, как связывает мать узлы, как сажают гусей в большую клетку, как выносят из избы разные вещи и грузят в машину... Ребята в это время гурьбой бегут на море, синее море сверкает, плещется, зовет... А он, Федя, стоит у машины! Сейчас сядет и уедет куда-то, и больше не будет его здесь, и не будет их дома. И Данилка выйдет на дорогу и только поглядит им вслед...

Тут у Феди опять закапали слезы. Но он зажмурил глаза покрепче и уткнулся в подушку.

Мать тоже долго не спала. Федя слышал, как она ворочалась на кровати.

— А корову как же?.. — прошептала она. — Продавать?

— Не с собой же везти, — отозвалась тетя Фрося. — Что там, коров нету, что ли? Ведь ее в корзину не посадишь.

— Хорошая коровка-то.

— И там не хуже. Там разве столько молока-то коровы дают? Там по ведру дают. Потому что пастбище там — трава по пояс.

Под этот шепот Федя уснул и увидел во сне, как уводят со двора их маленькую красную коровку Зорьку.

«Не отдам корову! — воевал во сне Федя. — Буду на ферме работать! И Зорька пускай со мной! Не отдам, и все!»

А у самого у сонного текли по щекам слезы и мочили горячую подушку.