В глуби веков

Опять Мемнон

Мемнон на могучем рыжем коне объезжал Галикарнас, осматривая укрепления.

Дарий, уже не надеясь на своих персидских военачальников, поручил Мемнону защиту жемчужины карийских прибрежных городов — Галикарнаса. Дарий был удручен и разгневан. Вокруг него гремело столько похвальбы, столько надменного презрения к врагу! И при первой же схватке с Македонянином, командуя бесчисленным войском, персы проиграли битву.

Если бы Дарий в свое время послушался Мемнона, который советовал опустошить берег, Александра в Азии уже давно не было бы. Но нет, древняя слава ослепила глаза ему и его полководцам. Где же они, кричавшие о непобедимости персидского войска? Легли на берегах Граника! И Мифрабузан, и Нифрат, и Петин... И молодой сын царя Арбупал...

Теперь лишь Мемнон, энергичный, мужественный человек, может спасти Персию! Дарий не ошибся, передав эллину войну против эллина-македонянина. Мемнон ненавидел македонских царей за ту власть, которую они взяли над Элладой. Он ненавидел Александра за высокое звание вождя объединенных войск, которым наградила его Эллада. И за победу при Гранике ненавидел, потому что эта победа прогремела по всем землям Азии...

А кроме того, Александр жестоко унизил его, Мемнона, — Македонянин трижды заставил бежать его, отважного, опытного полководца, из городов, которые он защищал!

Теперь Александр идет на Галикарнас. Здесь Мемнон еще раз встретится с ним. И сделает все, чтобы эта встреча была последней.

Как радостно вздохнет Эллада, когда он сбросит с нее это македонское иго!

В свите Мемнона были люди, разделявшие его чувства и надежды. Они тоже были из Эллады: афиняне Эфиальт и Фразибул, не пожелавшие подчиниться македонской гегемонии; полководец Аминта, сын Антиоха, только что бежавший из Эфеса от Александра вместе со своим отрядом; Неоптолем из рода линкестийцев, бежавший к Мемнону сразу после смерти Филиппа, опасаясь, что его изобличат в причастности к убийству македонского царя...

Рядом с Мемноном ехал правитель Галикарнаса — персидский военачальник Офонтопат.

— С моря ему не подступиться, — сказал Офонтопат, — нет, не подступиться.

Мемнон молча смотрел на стены и толстые башни Галикарнаса, поднимавшиеся над гладкой синевой залива.

— Это так, — скупо, ответил Мемнон, — но вот со стороны суши...

— А что со стороны суши? — Офонтопат пожал плечами. — Стены старого акрополя починили, рвы выкопаны — пусть попробует подкатить к стенам свои осадные машины. Ты же сам, Мемнон, присутствовал при этих работах!

— И все-таки тревожно, — проворчал Мемнон. — Что-то надо бы сделать еще...

— С моря нам его бояться нечего, — презрительно усмехнулся Аминта. — Вы слышали? Он распустил свой флот.

— Может быть, он сошел с ума? — удивился афинянин Эфиальт.

Фразибул поддержал его:

— И такому безумцу Эллада доверила войско!

— Но он не весь флот распустил, — ядовито заметил линкестиец Неоптолем, — он все-таки обезопасил себя — двадцать кораблей оставил!

— Ха-ха! На потеху, что ли?

«У него какая-то непостижимая уверенность в своей непобедимости, — думал Мемнон, — может, это и помогает ему побеждать? Но конец тебе придет, Александр, царь македонский, конец тебе придет скоро. Иди, бросайся, захватывай города в Азии. А мой флот направится тем временем к островам, к берегам твоей родины, в глубокий тыл... Что ты скажешь тогда, царь македонский, когда я окружу тебя на азиатской земле и отрежу тебя от Македонии, а в Элладе тебя свергнут? Клянусь Зевсом и всеми богами, я тогда выслушаю тебя внимательно!»

Так думал Мемнон, но молчал, не желая ни с кем делиться своими планами раньше времени.

К ночи примчались разведчики и сообщили, что войско Александра приближается к Галикарнасу. И потом являлись один за другим:

— Александр идет на Галикарнас.

— Александр берет маленькие города с ходу. Идет на Галикарнас.

— Александр близко. Идет на Галикарнас.

И наступил день, когда Мемнон с высокой башни Галикарнаса своими глазами увидел идущее македонское войско. Оно приближалось, не останавливаясь, не замедляя шага. Сначала рыжая туча пыли на горизонте. Потом смутный блеск высоких копий. Потом стройные ряды конницы... И вот он сам, впереди, сверкает доспехами, и алый плащ развевается за его плечами.

Если бы долетела отсюда тяжелая стрела, Мемнон сумел бы прицелиться!

Галикарнас загудел. Галикарнасцы, персидские войска и эллинские наемники теснились на стенах. Всюду бряцало оружие. Слышалась громкая команда военачальников... Вскоре из конца в конец начали перекликаться военные трубы — неприятель под стенами города. Офонтопат и Мемнон следили за действиями Александра.

— Что он хочет делать, Мемнон?

— Расположился у самых стен. Думаю, хочет осадить нас.

У входа в старый город по берегу загорелись македонские костры. Мемнон видел, как Александр в сопровождении этеров разъезжает у стен Галикарнаса.

— Как тигр ходит вокруг, ищет лазейки.

— Ты прав, Мемнон, как тигр. Но ведь лазейки-то нет!

Мемнон пытался разобраться, что так томит его душу? Уж не напился ли он воды из Салмакиды? В Галикарнасе был источник Салмакида. Говорили, что если выпьешь из него, то станешь слабым, как женщина. Полно! Мемнон разобьет Александра. В Галикарнасе у него не отряд наемников, а персидское войско. Он прогонит Александра с великим позором. А если боги позволят, то и убьет его, отомстит за все свои поражения, за все горе, причиненное ему и его родине!..

Но где-то в глубине сознания возникла угроза: «А если не ты разобьешь его? Если он разобьет тебя и возьмет Галикарнас?»

«О нет! — вздохнул Мемнон. — Этого не будет! Ему не взять Галикарнаса... Не взять... Стены крепки, а таранов он не подведет — ров не позволит подвести тараны... Нет. И войска у меня больше, чем у него!»

С этой мыслью он уснул, будто провалился во тьму. А на рассвете тревожный оклик ударил его в сердце:

— Македоняне заваливают ров!

Ров, шириной более тридцати локтей¹ и в пятнадцать локтей глубиной, был скоро засыпан. Три «черепахи» — стенобитные машины с широкими навесами — защищали македонян, когда они работали у рва. Землю подровняли, и тараны со зловещим грохотом поползли к стенам Галикарнаса. Неуклюже двинулись и осадные башни, с которых можно обстреливать защитников города, стоящих на стенах. Одна за другой подходили машины, словно немые чудовища. Ни копья, ни стрелы, ни дротики были не в силах остановить их. И так весь день, без передышки.

Тяжелый мрак душной ночи свалился на землю. Но осадные работы не прекращались. Работали при факелах. Александр сам следил за расстановкой машин, поспевал всюду.

Не спали и его полководцы, выполняя быстрые распоряжения царя.

В эту ночь стражу при машинах несли отряды Александра-Линкестийца. Царь появился на минуту и снова исчез. Он ничего не сказал Линкестийцу, только взглянул и тут же умчался, пропал во тьме.

— Видит. Всегда видит! — с отчаянием прошептал Линкестиец. — Значит, все-таки не доверяет. Он никогда не забудет, что мои братья были замешаны в заговоре против его отца. Но ведь и я не забуду, что мои братья казнены на могиле царя Филиппа. Он следит за мной. Любой неосторожный или неправильно истолкованный мой шаг грозит мне смертью от его руки. Я вижу это. Я читаю это в его жестоких глазах. И так будет до конца моей жизни.

Внезапно красное пламя распахнуло черноту ночи. Персы подожгли стенобитные машины!

Линкестиец опомнился. Его стража тотчас подняла тревогу. Сильней тревога, громче! Не уследили, не углядели... Македоняне бросились спасать машины. Линкестиец сам гасил пламя, рискуя сгореть.

В македонском лагере затрубили трубы, призывая к бою, и тотчас как эхо откликнулись военные трубы в Галикарнасе.

Персы, запалив машины, сделали вылазку. Они с криком бросились на македонян. Македоняне приняли их на копья. Уцелевшие македонские тараны ударили по стенам. Появились проломы. Македоняне лезли в проломы. Персы отбивали их... Дрались врукопашную. А внутри города, взамен разбитой стены, персы уже строили новую стену; персов было много, и нагромождение камней быстро росло.

Машины македонянам удалось отстоять. Лишь немногие сгорели. Персов загнали обратно в город. Убитые остались лежать у внешней стены.

В этой битве за машины Линкестиец сражался с отвагой отчаяния. Но при свете последней вспышки пламени Линкестиец внезапно увидел своего племянника, молодого Неоптолема, который дрался на стороне врага. Лицо Неоптолема было искажено ненавистью и залито кровью. Линкестиец видел, как Неоптолем, теснимый македонянами, взмахнул кинжалом и упал...

Пламя погасло, все исчезло во тьме. Битва продолжалась при скупых отсветах факелов. Линкестиец бросился было помочь Неоптолему, но опомнился и, простонав, остановился.

— Ты ранен? — спросил кто-то в темноте.

— Да, — ответил Линкестиец.

Утром, среди множества убитых врагов, грудами лежавших у стены, Линкестиец увидел тело Неоптолема. Македоняне не узнали его. А Линкестиец не посмел узнать. Надо было похоронить племянника, надо было отдать ему погребальные почести. Но как? Царю донесут об этом: Неоптолем перебежчик, предатель!

Сердце Линкестийца сгорало от горя и страха. Становилось не под силу терпеть этот скрытый плен, не под силу жить под занесенным мечом Александра, готовым в любое время упасть на голову.

Наутро царь хоронил своих погибших воинов. Разрешил и врагам похоронить своих. Линкестиец видел, как унесли Неоптолема. Он облегченно вздохнул. Душа его племянника получит свое вечное убежище — могилу и не будет, бесприютно тоскуя, блуждать по земле. Но свою тоску ему было трудно скрыть.

Наступило затишье. Македоняне и персы залечивали раны, готовились к новому бою. Александр не собирался отступать, а Мемнон не собирался сдавать город.

Через несколько дней Александр двинул войско на штурм. Это была большая битва. Рушились стены и башни. Завывали стрелы; камни из камнеметов, тяжко гудя, проносились над головами. Было мгновение, когда македоняне дрогнули и растерялись, увидев, как персы всем войском вдруг хлынули на них из проломов. Но Александр был здесь. Выхватив меч, он погнал коня на врагов, в самую кипящую битву, и македоняне без оглядки кинулись за ним... Бились среди развалин разрушенной внешней стены, бились у проломов, бились у распахнутых настежь городских ворот...

И снова взяли верх македоняне. Вот они уже теснят персов. Те, отчаянно сопротивляясь, отступают к тройным воротам. Отступают, но еще не сдаются, еще стараются устоять. Крики торжества, крики отчаяния... Отряды Мемнона бегут всей массой в панике, в беспорядке, они бегут к мосту, ведущему к воротам. Но мост трещит под ними, подламывается, и люди с воплями валятся в ров... А сверху сыплются смертоносные тяжелые стрелы, обрушиваются на головы македонские копья и мечи.

Самая страшная резня началась в воротах. Персидское войско, спасаясь от македонян, вернулось в город. Но не все успели туда вбежать. Ворота захлопнулись, и тех, кто остался у закрытых ворот, македоняне убили. Убили всех.

Разгоряченные битвой и победой, македонские отряды были готовы лезть на стену, город был в их руках...

И вдруг прогремела труба. Отбой!

Царь остановил сражение.

Полководцы устремились к нему — рассвирепевшие от побоища, с окровавленными мечами в руках, недоумевающие, возмущенные.

— Если мы сейчас ворвемся в Галикарнас, — сказал Александр, — он будет разрушен. Зачем нам в наше владение получать развалины? Подождем. Я думаю, что теперь, видя, как мы сильны, Мемнон сдаст Галикарнас.

Ночью, когда менялась вторая стража, в крепости вдруг запылала большая деревянная башня, с которой персы поджигали вражеские машины. И сразу вдоль всех стен города жарко вспыхнули деревянные портики. В то же время загорелись стоящие у самой стены дома. Ветер раздувал пламя, охватывая город. Галикарнас горел.

Александр проснулся от криков тревоги. Его шатер был полон зловещих красных отсветов. Схватив меч, он выбежал из шатра. Над городом в черном небе полыхало зарево.

— Это Мемнон! — охрипнув от ярости, крикнул Александр. — Это он! Я знаю! Немедленно в город! Тушить! Поджигателей убивать на месте!

И сам, надев доспехи, поспешил в горящий Галикарнас.

Живыми в крепости остались только жители, которых находили в домах; они не воевали и не поджигали. Но все, кто воевал, и весь персидский гарнизон погибли под македонскими мечами. Александр рыскал по городу, искал Мемнона, искал его наемников, убивал поджигателей и снова искал Мемнона. Уж теперь-то Александр доберется до него!

Мемнона не было. Наконец галикарнасцы рассказали: Мемнон велел поджечь город, а сам со своими военачальниками, сатрапами и наемниками ушел на персидские корабли, подошедшие в темноте, и уплыл на остров Кос.

Наступил рассвет. Царь македонский, почерневший от дыма, в обгорелом плаще, нахмурясь, смотрел на погибший город. Разваленные дома, черное пожарище. На безмолвных улицах — неподвижные тела убитых. Кое-где еще тлеют красные головни, ветер поднимает седой горячий пепел над провалившимися крышами, над грудами кирпича и глины...

Александр вернулся в лагерь, отдал приказ:

— Павших похоронить с почестями. А что осталось от города — сровнять с землей!

— Царь, — доложили ему, — на горах засели персы. И с ними наемники.

Александр устало махнул рукой.

— Пусть сидят там. Нам не время возиться с ними. Царица Ада сама закончит войну здесь. Какое значение имеют теперь эти жалкие отряды? Галикарнаса больше нет.

¹ Локоть — 0,4624 м.