Все для детей

Эдуард Лабулэ
ЗЕРБИНО-НЕЛЮДИМ

Неаполитанская сказка

Предыдущая страница
Следующая страница

VII

Министр шепнул на ухо два слова своему повелителю, и лицо доброго короля просияло. Итак, всё устраивается как нельзя лучше! Колдуна сожгут, и это маленькое происшествие, без сомнения, прославит царствование кроткого Мушамиеля Девятого и навсегда останется для благородного потомства доказательством его милосердия и мудрости.

Одно только смущало короля – это неутешные слёзы бедной Алели.

Но государственный ум Мистигриса помог и в этом затруднении. Министр подмигнул королю и, подойдя к принцессе, сказал ей, стараясь смягчить свой пронзительный голос:

– Не плачьте, ваше высочество! Жених не должен видеть вас в слезах. Подите к себе, наденьте свой самый пышный наряд, чтобы показаться ему во всём блеске вашей красоты. Тогда, взглянув на вас, он сразу поймёт, какое счастье его ожидает.

– Верно ли я вас поняла, мой добрый Мистигрис? – воскликнула Алели. – О, благодарю вас, отец, благодарю!

Она бросилась обнимать короля, который до того растерялся, что не мог вымолвить ни единого слова.

Не чуя под собой ног от радости, принцесса выбежала из королевских покоев и первому встречному офицеру сама объявила о своей свадьбе.

– Добрый юноша, – сказала она, – мой жених сейчас придёт сюда! Устройте ему торжественную встречу и будьте уверены, что мы сумеем оценить вашу услугу.

Оставшись наедине с Мистигрисом, король гневно посмотрел на своего министра.

– Вы что – с ума сошли? – сказал он. – Как вы осмелились давать за меня слово в моём присутствии? Кажется, вы считаете себя хозяином не только в моём королевстве, но и у меня в доме!.. Кто вам позволил распоряжаться по-своему мною и моей дочерью?

– Ваше Величество, – невозмутимо ответил Мистигрис, – прежде всего надо было успокоить принцессу, а дальше видно будет. Политика никогда не заботится о завтрашнем дне. У всякого дня – своя забота.

– А моё слово?

– Вы не сказали ни слова, ваше Величество.

– Но это всё равно, что дать слово. И, если я теперь возьму его назад, меня будут считать лжецом.

– Государь, – сказал Мистигрис, – само собой разумеется, король никогда не берёт своего слова назад. Но есть множество способов сдержать слово, не сдержав его.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ваше Величество, – сказал Мистигрис, – давайте спокойно обсудим положение. С одной стороны, вы ничего не обещали принцессе; с другой стороны, своим молчанием вы как бы одобрили её брак. Что ж, пусть принцесса выйдет замуж за своего избранника. А после церемонии мы поступим по закону, который гласит:

«Если дворянин, не имеющий звания барона, желает взять в жёны принцессу королевской крови, с ним надлежит поступить как с дворянином, то есть отрубить ему голову».

«Если дерзкий окажется горожанином – с ним надлежит поступить как с горожанином, то есть повесить его».

«Если же это будет простой мужик – его следует утопить, как собаку».

– Видите, ваше Величество, как легко сочетать родительскую любовь и правосудие! У нас в Салерно столько всяких законов, что всегда можно подобрать подходящий к случаю.

– А ведь вы, Мистигрис, изрядная каналья, – сказал Мушамиель, посмеиваясь.

– Государь, вы мне льстите! – ответил Мистигрис, раздуваясь от гордости. – Я всего-навсего ваш преданный слуга и готов положить жизнь.

– Ну хорошо, хорошо!.. – прервал его король. – Довольно слов, перейдём к делу. Найти, повенчать, утопить – вот всё, что я от вас хочу.

VIII

Конечно, слава – хорошая вещь, но и она имеет свои неудобства. Прощай, спокойная жизнь! Всякий бездельник считает своим священным и неотъемлемым правом знать лучше вашего, о чём вы думаете, что любите и чего хотите.

Зербино ещё не успел продать свою волшебную вязанку, а уже в Салерно не было ни одного мальчишки, который бы не знал, где он живёт, что ест на ужин, сколько ему лет и как звали его бабушку. Поэтому полицейским ничего не стоило исполнить приказ начальства и разыскать знаменитого дровосека.

Они ворвались к нему во двор как раз в ту минуту, когда Зербино, стоя на коленях, точил свой старый топор, то и дело пробуя лезвие на ногте большого пальца. Вдруг чья-то рука схватила его за шиворот и одним рывком поставила на ноги. Десять затрещин, двадцать подзатыльников – и он очутился на улице.

Таким образом Зербино узнал, что министр интересуется его особой и сам король желает его видеть.

Мудрость и глупость ничему не удивляются. Неизвестно, по какой из этих причин, но Зербино никогда не удивлялся. Не удивился он и на этот раз. Заложив руки за пояс, он спокойно шагал, не обращая внимания на пинки, которые так и сыпались на него градом со всех сторон.

Но всякому терпению приходит конец.

– А нельзя ли потише? – сказал Зербино, когда тяжёлый удар в спину чуть не сбил его с ног.

– Скажите какие нежности! – усмехнулся полицейский. – Не прикажете ли надеть перчатки и вести вас под ручку?

– Хотел бы я, чтобы кто-нибудь из вас оказался на моём месте! – сказал Зербино. – А я бы посмотрел, как вы тогда стали бы смеяться.

– Молчать, мошенник! – и полицейский с размаху отвесил Зербино такой удар, которым можно было бы свалить даже быка.

Но, должно быть, он плохо рассчитал или неловко замахнулся: кулак его почему-то миновал затылок Зербино и угодил прямо в глаз одному из конвойных. Тот рассвирепел от боли и, не говоря ни слова, вцепился в волосы обидчику. Остальные кинулись их разнимать.

Удары посыпались, как горох из дырявого мешка: сверху, снизу, справа, слева. Началась такая потасовка, что небу стало жарко. Женщины рыдали, дети кричали, собаки лаяли. Пришлось вызвать другой отряд полицейских, чтобы навести порядок и арестовать тех, кто бил, тех, кого били, и тех, кто на это глядел.

А Зербино как ни в чём не бывало засунул руки в карманы и отправился во дворец один.

На дворцовой площади он увидел длинную вереницу нарядных господ, разодетых в шитые золотом камзолы и короткие атласные панталоны. Это были придворные лакеи во главе со старшим лакеем и мажордомом. По распоряжению принцессы они вышли встречать жениха.

Так как им было приказано встретить его с подобающими почестями, они всё время улыбались и низко кланялись, держа шляпы в руках.

Как человек вежливый, Зербино ответил на поклоны поклоном. Придворные лакеи согнулись чуть не вдвое. Зербино ответил ещё вежливее.

Лакеи поклонились ещё ниже.

Так кланялись они друг дружке восемь или десять раз подряд. Зербино устал первый. Он не был воспитан при дворе и не привык гнуть спину.

– Довольно, довольно! – закричал он. – Знаете, как это у нас в песне поётся:

Дама кавалеру
улыбнись,
улыбнись!
Кавалер красотке
поклонись,
поклонись!
После трёх улыбок
поцелуй,
поцелуй!
После трёх поклонов
потанцуй,
потанцуй!

С меня хватит улыбок и поклонов. Попляшите-ка теперь!

И лакеи, не переставая кланяться, запрыгали, словно кузнечики на лугу.

Так, приплясывая и кланяясь, они проводили Зербино во дворец.

Предыдущая страница
Следующая страница