От сложного к простому

Насущное отходит вдаль, а давность,
Приблизившись, приобретает явность.
Иоганн Вольфганг Гёте

Итак, ген дробим. Сложность его устройства доказана. Теперь можно было идти вперед, попытаться ответить на вопрос: а не передается ли при кроссинговере часть гена, дробим ли он не только мутационно, но и чисто физически? Дубинин признался, что методы кроссинговера бессильны ответить на эту задачу. Структура хромосом высших организмов (в том числе и дрозофилы) оказалась слишком мощной, чтобы допустить два последовательных разрыва на столь ограниченном участке хромосомы, как ген.

Правда, надежда на то, что в исключительных случаях такой перекрест все-таки может произойти, всегда оставалась. Но чтобы получить его в эксперименте, требовалось провести невероятно большое число скрещиваний.

Через восемь лет Н. П. Дубинин, Н. Н. Соколов и Г. Г. Тиняков вернулись снова к генам скьют и ахета. К этому времени в гигантских хромосомах слюнных желез были найдены диски, расположенные в этих генах. Ученые решили биться до последнего, но дождаться кроссинговера внутри гена. Следя за дисками, можно было цитологически подтвердить кроссинговер, если только он совершится. После того как исследователи проверили 75 600 мух, нашлась одна с кроссинговером в гене скьют.

Итак, ген делим не только мутационно, но и чисто физически. Его можно разорвать, а получившиеся куски перенести из одной хромосомы в другую.

Через несколько лет тот же результат получили Льюис и Грин. Чтобы найти муху, у которой кроссинговер прошел по центру гена, Льюису пришлось перебрать 100 000 мух. Доказательство возможности перекреста внутри гена было подтверждено, но какой ценой! Ясно, что принять этот метод в широких масштабах было нельзя. Для анализа только одной из 15 скьютовых мутаций потребовалось бы исследовать в одyом лучшем случае не менее 15 000 000 мух.

Число вопросов, которые волновали ученых, не только не уменьшалось, а даже возрастало. Каждый новый шаг на пути познания живой природы давался неимоверно трудно. Но с каждым таким шагом расширялся горизонт... и возрастало число новых вопросов, подлежащих разрешению.

Исследования Дубинина, Серебровского, Сидорова, Гайсиновича, Шапиро, Агола, Левита, Ферри разрушили представление о гене как неделимой частице. Но число вопросов, которые волновали ученых, не только не уменьшилось, а резко возросло. Прежде всего выяснилось полное незнание того, как работает ген. Как он управляет на расстоянии развитием признаков? Каким приказам подчиняются клетки, начиная расти и формировать щетинки или, напротив, прекращая образование их? Что ломается в хромосомах, когда происходит мутация, и как ломается? Что же такое, в конце концов, наследственное вещество? Как гены сидят в хромосомах?

Вопросы, вопросы, вопросы... Чем дальше углублялись генетики в недра гена, чем больше они узнавали о нем и его функциях, тем очевиднее становилось, что «всего лишь первую страницу они открыли в книге мирозданья».

Человек взбирается на гору, надеясь, что с вершины ее он увидит все вокруг. Но вот он у цели, необозримые дали предстают взору, а на горизонте новые вершины, и как их много, и сколь неприступен вид вершин, укрытых ледовыми шапками! То же было в генетике. С высоты взятых приступом вершин знаний открылись такие неоглядные дали, что только дух захватывало. На повестке дня встали новые проблемы. Ясно было одно: надо искать новые методы, новые объекты для исследований. Ученые обратились к организмам более простым, чем растения, животные, насекомые. На арену вышли мельчайшие живые существа — микроорганизмы.