Любовь Воронкова

Солнечный денёк

Дед рассказывает сказки

Солнце медленно клонилось к дальнему лесу. Бабушка принесла молодой крапивы и стала рубить её в корытце под навесом. Поросёнок похрюкивал из закутки, словно спрашивал: а не мне ли там ужин готовится?

Дед сидел на брёвнышках под берёзами, чинил хомуты и старую сбрую. От хомутов тепло пахло дёгтем и лошадью. Таня примостилась к деду.

— Дедушка, — попросила она, — расскажи сказку!

— Ну что ж, слушай, — ответил дед. И начал рассказывать:

— Жил-был Иван-царевич. Едет он однажды по тёмному лесу, смотрит — бежит ему навстречу избушка на курьих ножках...

— Эй, дед! — крикнула из-под навеса бабушка. — Ты что-то путаешь: избушка сроду не бегала.

— Ну, у тебя не бегала, а у нас бегает, — ответил дед. — Чего же ей не бегать, раз у неё ноги есть!... Правду я говорю, внучка?

— Правду, — ответила Таня. — Ну, а дальше?

— Дальше? Вот, сбила меня, старая... Давай я тебе лучше про Снегурочку расскажу... Вот жили старик со старухой, детей у них не было. Слепили они себе дочку из снега — Сне-гурушку. Принесли они дочку в избу. Старуха и говорит:

«Давай её на печь посадим, пусть погреется».

А старик:

«Что ты, бабка, да ведь она же растает!»

«Молчи, старый! Много ты знаешь!»

И сделала по-своему — упрямая была: посадила Снегурушку на печь. Ну, Снегурушка-то — ах! ох! — да и растаяла!

— Эй, дед, что-то ты подвираешь! — опять вмешалась бабушка. — Дело-то не так было.

— Ну, у тебя не так, а у нас так. Правда, внучка?

— Правда. Ещё рассказывай.

— Ну, слушай. Вот жили старик со старухой...

— А старуха упрямая была?

— У! Очень даже. Спорщица была. Вот и заспорила она, что старику пашню пахать легче, чем ей в избе убираться. Тогда старик и говорит:

«Ну что ж, пожалуйста! Поезжай ты пахать, а я буду убираться в доме».

Остался старик дома. Встал пораньше, замесил хлебы, дал свинье корму, выпустил наседку с цыплятами. А потом печь затопил, хлебы испёк, обед в печку поставил и сидит старуху дожидается. Все дела поделал, а старухи всё нет и нет.

«Что такое? — думает. — Там и пашни-то часа на два».

К вечеру смотрит — идёт его старуха без сохи и без лошади. Одни вожжи в руках. Бросила вожжи старику и кричит:

«У тебя и соха-то как чугунная вся — не поднимешь! У тебя и лошадь-то бешеная — не удержишь! И земля-то у тебя в поле каменная — не прорежешь! Еле-еле одну борозду провела».

Тут бабушка не выдержала, вышла из-под навеса.

— И всё-то было наоборот! — сказала она. — Старуха-то в поле справилась ещё получше старика, а вот старик-то в избе не справился! И печку растопить не сумел, и цыплят у него коршун потаскал, и опара у него из квашни ушла, и свинья у него в избу залезла да опару съела! Уж ты, дед, молчи лучше!

— Не любит, когда про старух правду говорят, — подмигнул дед и улыбнулся.

— Ну, а дальше? — спросила Таня.

— Ну, а дальше они помирились, устроили пир. Патоку с имбирём варил дядя Симеон, бабушка Арина кушала — хвалила, а дедушка Елизар все пальчики облизал. И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало.

— Значит, ты облился весь?

— Весь облился.

— Ну, а дальше?

— А дальше — сказка вся, больше плесть нельзя. Сказке — конец, а нам с тобою берёзовый ларец, в ларце плошки, да ложки, да губные гармошки...

По улице шёл дядя Матвей. Он издали поздоровался с дедом и сказал с улыбкой:

— Эва, хомутов-то набрал! Видно, у тебя лошадей много.

— Все мои, — ответил дед. — Полна конюшня!

Таня поглядела на деда: как это так — все лошади его?

— Эй, дедушка, — сказала она, — ты и вправду что-то не так говоришь: лошади-то не твои, а колхозные!