"МОГУЧАЯ КУЧКА"

Михаил Иванович Глинка в последний приезд свой из-за границы редко выходил из дома, мало кого принимал — только самых близких знакомых да друзей-музыкантов. В его доме, в узком кругу, друзья пели, играли на фортепьяно, обсуждали новые музыкальные сочинения, беседовали о путях развития русской музыки. Однажды давний знакомый Михаила Ивановича, известный дипломат, любитель и исследователь музыки Улыбышев представил Глинке своего юного друга Милия Балакирева. Юноша получил в доме Улыбышева прекрасное музыкальное воспитание и проявил такие редкие способности, что Улыбышев решил во что бы то ни стало ввести его в музыкальный мир столицы. Оба они, и Улыбышев и Балакирев, восхищены были музыкой Глинки и потому к нему первому и пошли, приехав из Нижнего Новгорода в Петербург.

С первой встречи Балакирев понравился Глинке. Нравился он сам — умный, пытливый, с искрометными черными глазами, нравились его взгляды и рассуждения, его фантазия на тему из «Сусанина», нравилось, как он играл на рояле. Скоро Балакирев стал очень близким человеком в доме Глинки. «В первом Балакиреве я нашел взгляды, так близко подходящие к моим, во всем, что касается музыки, — говорил Глинка сестре,—- ...со временем он будет второй Глинка».

Уезжая снова за границу, Глинка подарил юному другу две испанские музыкальные темы. Балакирев обработал их. Одна из них легла в основу первого его симфонического сочинения — увертюры для симфонического оркестра. Вторую Балакирев использовал в одном из поздних сочинений для фортепьяно — «Испанской серенаде».

И еще — перед самым отъездом Глинка просил сестру непременно исполнить его желание: никому, кроме Балакирева, не доверять музыкального образования ее дочери Оли — любимой племянницы Глинки.

Балакирев навсегда сохранил любовь к Глинке, к его музыке и вместе с сестрой Глинки многое сделал для того, чтобы увековечить произведения великого русского композитора и продолжить в русской музыке начатое им дело.

Балакирев был блестящим пианистом и дирижером. Он знал наизусть почти все произведения Бетховена, Шопена, Глинки, Шумана, Листа. Особенно часто исполнял он Шопена, исполнял по-своему, и Шопен в его исполнении звучал всегда мужественно, трагично.

Первые же выступления в публичных концертах принесли Балакиреву громкую славу. Среди ближайших друзей его вскоре оказался В. В. Стасов — человек яркий, талантливый, широкообразованный, с передовыми взглядами на общественную жизнь, на литературу и искусство. Стасов называл себя учеником великих русских революционных демократов Белинского и Чернышевского. Он увлек молодого Балакирева чтением самых передовых в то время журналов («Современник» Чернышевского и «Колокол» Герцена). Литературные новинки, новые музыкальные сочинения, художественные выставки, споры об искусстве живо интересовали и увлекали Стасова. На каждое значительное событие в русской литературе, музыке, живописи он откликался пламенными статьями. Стасов был истинным борцом за утверждение передового, самобытного русского искусства. Балакирев стал таким же борцом в музыкальной жизни России. В 1855 году Балакирев появился в Петербурге, а к 1860 году вокруг него и Стасова уже собралась группа музыкантов и композиторов.

Сначала к молодому Балакиреву примкнул композитор-любитель инженер Цезарь Кюи, затем юный гвардейский офицер, талантливый пианист и импровизатор Мусоргский. Балакирев стал давать им уроки композиции, теории музыки, разбирал их произведения, знакомил своих друзей с творчеством Глинки, Шуберта, Шумана, Шопена, Бетховена, играл свои сочинения. Через некоторое время в кружок Балакирева вступил талантливый музыкант, морской офицер Римский-Корсаков, а потом и профессор химии Бородин, человек необычайно даровитый и образованный. Большим другом кружка был композитор старшего поколения, соратник Глинки А. С. Даргомыжский. «Великим учителем музыкальной правды» называл его Мусоргский.

Никто из членов кружка, кроме Балакирева, вначале не относился всерьез к своим музыкальным занятиям. Однако Балакирев и Стасов, ставшие идейными вождями, заставили всех — и Мусоргского, и Римского-Корсакова, и Бородина — по-новому взглянуть на свои сочинения. Они поставили высокую цель — выражать в музыке самые передовые идеи своего времени, приблизить творчество к народу и замечательное народное искусство сделать достоянием русской классической музыки. Этот кружок в русской музыке сыграл примерно такую же роль, как «передвижники» в русской живописи.

«...Сколько поэзии, чувства, таланта и умения есть у маленькой, но уже могучей кучки русских музыкантов», — написал однажды Стасов о своих друзьях композиторах. С тех пор кружок и стали называть «Могучей кучкой».

«Кучкисты» регулярно собирались. О том, как проходили эти встречи, рассказал сам Балакирев: «Наши занятия... заключались в приятельских беседах и происходили не только за фортепьяно, но и за чайным столом. Бородин (как и вся тогдашняя наша компания) играл новое свое сочинение, а я делал свои замечания касательно формы, оркестровки и проч., и не только я, но и все остальные члены нашей компании принимали участие в этих суждениях. Таким образом, сообща вырабатывалось критически все направление нашей композиторской деятельности».

Хотя членов кружка связывали общие взгляды, хотя они постоянно советовались друг с другом, каждый шел в искусстве своей дорогой, разрабатывал свои темы, искал свои образы и формы. Главным и обязательным для всех было: нести народу правду в музыке.

Центром всех собраний, главным критиком всегда был Балакирев. Вот что рассказывает о нем Римский-Корсаков: «Его слушались беспрекословно, ибо обаяние его личности было страшно велико. Молодой, с чудесными, подвижными огненными глазами, красивой бородой, говорящий решительно, авторитетно и прямо; каждую минуту готовый к прекрасной импровизации за фортепьяно, помнящий каждый известный ему такт, запоминающий мгновенно играемые ему сочинения, он должен был производить это обаяние, как никто другой. Ценя малейший признак таланта в другом, он не мог, однако, не чувствовать своей высоты над ним, и этот другой тоже чувствовал его превосходство над собою. Влияние его на окружающих было безгранично...»

Свои сочинения Балакирев тоже давал на обсуждение товарищам: он был очень требователен не только к другим, но в первую очередь к себе. Занятый постоянно другими делами, сам он писал мало, иногда по многу лет работая над одним произведением.

В конце 1862 года Балакиреву удалось организовать Бесплатную музыкальную школу для одаренных молодых людей, которые не могли брать платные уроки музыки. В Бесплатной музыкальной школе проходили уроки пения, теории музыки и игры на скрипке. Хор и оркестр, организованные Балакиревым из слушателей школы, выступали с концертами.

В 1866 году вышел сборник русских песен, записанных Балакиревым в Приволжье. Народные мелодии украшают все сочинения Балакирева — его симфонии, увертюры, фантазии, картины, романсы. Композитор обращался и к музыкальному творчеству других народов: чешского, испанского, грузинского, кабардинского, татарского.

В 1866 году Балакирев с огромным успехом поставил в Праге оперы Глинки «Иван Сусанин» и «Руслан и Людмила», сам дирижировал ими. Он был счастлив, что его любимые оперы наконец-то с восторгом приняты публикой.

Успех Балакирева в Праге на некоторое время изменил отношение к нему и в Петербурге. Дирижер стал смело вводить в программу современную музыку — русскую и западную. Это вызвало новый приступ ярости у противников передового искусства. Они стали еще ожесточеннее нападать на композитора.

Враги делали все возможное, чтобы подорвать деятельность Бесплатной школы и «Могучей кучки». Средств у Балакирева и его друзей на содержание школы не хватало.

В конце концов Бесплатная школа прекратила свои концерты. Балакирев устал в борьбе, он вдруг оставил музыку, друзей, сблизился со случайными людьми — с богомольцами, гадалками. Друзья не могли понять, как могло случиться, что человек, далекий от религии, умный, образованный, вдруг погрузился в бесконечные разговоры о боге. В конце жизни Балакирев, правда, снова вернулся к музыкальной деятельности — выступал как дирижер и пианист, сочинял музыку, занялся опять Бесплатной школой. Но прежнего Балакирева, смелого, ярого борца за передовое искусство, уже не было.

Отошел от взглядов «Могучей кучки» и Цезарь Кюи — наименее талантливый из всех композиторов знаменитой «пятерки». Мусоргский, Бородин, Римский-Корсаков до конца жизни остались верны идеям, которые некогда открыл им Балакирев, продолжали в музыке дело, начатое Глинкой, создали произведения, прославившие русскую музыку и принесшие ей мировую известность.