МОДЕСТ ПЕТРОВИЧ МУСОРГСКИЙ

Модест Петрович Мусоргский

Не познакомиться с народом, а побрататься заждется: страшно, а хорошо!..»

«Народ хочется сделать: сплю и вижу его, ем и помышляю о нем, пью — и мерещится мне он, он один, цельный, большой, неподкрашенный...»

Человек зачитывается статьями Герцена, Чернышевского, Добролюбова, стихами Некрасова. Человек перелистывает тысячи страниц истории России и европейских государств. Голова раскалывается от дерзких мыслей, сердце кричит от боли, чувствуя горькую безысходность в судьбе родного народа. Человека охватывает горячее чувство стыда, что он помещик, пусть небогатый, но владелец «крепостных душ».

Еще совсем недавно он, блестящий гвардеец, был желанным гостем в светских гостиных. Изящный, хорошо воспитанный, французским владевший свободней, чем русским, великолепный пианист, певец и танцор,— кому, как не ему, улыбалось счастье, кого, как не его, звала бездумная карьера гвардейского офицера?

Но вдруг, к огорчению родных и удивлению друзей, он отказался от своего «счастья» и подал в отставку. И вот уже он не офицер, а скромный служащий. А через некоторое время и не помещик больше: после крестьянской реформы 1861 года он уступил свою часть наследства старшему брату с условием, что бывшие его крепостные получат землю без выкупа. Он был молод, но понимал, что придуманная помещиками реформа, так называемая «отмена крепостного права», не освобождала, а грабила крестьян.

Его не пугала собственная бедность — он думал только об одном: надо служить своему народу.

Так начинал жизнь великий русский композитор Модест Петрович Мусоргский.

В семнадцать лет он впервые услышал музыку Глинки и Даргомыжского. Юноша, с детства любивший крестьянские песни, был потрясен народным складом арий Сусанина, Антониды, Руслана, Людмилы, Наташи (из оперы Даргомыжского «Русалка»). Он ушел в тот вечер домой с твердым желанием сочинить такую же оперу. Но из этого ничего не вышло: он не знал правил композиции, не знал основ теории музыки. Он стал читать, прислушиваться к беседам музыкантов.

В один из вечеров у Даргомыжского появился Милий Алексеевич Балакирев.

Мусоргский потянулся к Балакиреву с первых встреч. Он стал показывать ему свои первые опыты, несмотря на то, что Балакирев был резок и беспощаден в критике. Он мечтал о том, чтобы Балакирев давал ему уроки композиции, и тот согласился. Балакиреву было в ту пору всего двадцать лет, и как педагог он еще не имел опыта. Но юному Мусоргскому, музыкально одаренному, но малообразованному, занятия с Балакиревым, безусловно, принесли большую пользу. Иногда вместе с ним приходил на уроки музыки Цезарь Антонович Кюи, часто бывал там В. В. Стасов.

Юный офицер в обществе Стасова и Балакирева чувствовал себя неучем. Приходя домой, он спешил «догнать» их — ночи напролет просиживал над книгами. А днем — смотры, разводы, бестолковая армейская жизнь. Тянула музыка, книги, хотелось к друзьям, но ни сил, ни времени не хватало. И тогда пришло решение — оставить службу. Друзья были встревожены — стоит ли рисковать, когда карьера музыканта так безрадостна и шатка? Но юноша был тверд в своем решении. Его звала музыка.

Он начал с романсов, с небольших оркестровых пьес. Что бы ни писал — виделись ему живые люди, сценки из народной жизни, веселые, грустные, иногда горькие до слез.

Увлекали его идеи русских народных демократов. Одно время Мусоргский жил в «коммуне», каких немало появилось среди передовой интеллигенции шестидесятых годов после выхода в свет романа Чернышевского «Что делать?». У каждого из членов коммуны была своя небольшая, скромно обставленная комната, где они обычно работали первую половину дня, а вечерами встречались все в общем зале и читали вместе, обсуждали новые статьи, события, книги...

Пушкин, Гоголь, Некрасов стали любимыми писателями Мусоргского.

В 1864 году появилась первая песня на слова Некрасова «Калистрат». Композитор назвал ее «Этюдом в народном стиле». Песня не была похожа ни на обычную песню, ни на романс. Эта небольшая драматическая сцена построена на контрастных образах. С одной стороны, плавный, светлый, колыбельный напев «Будешь счастлив, Калистратушка» и, с другой стороны — горькое балагурство бедняка:

Потом появились «Колыбельная Еремушки» на слова Некрасова, «Спи, усни, крестьянский сын» на слова А. Н. Островского, «Гопак» на слова Т. Шевченко, «Светик Саввишна» и «Сиротка» на собственные тексты.

Желание «побрататься» с народом росло в Мусоргском. Он все приглядывался, прислушивался, запоминал особенно яркие образы встречавшихся людей, их певучую речь. Думал об опере из народной жизни.

Когда же друзья предложили ему попробовать написать музыку к пушкинскому «Борису Годунову», Мусоргский тут же ухватился за смелую идею. С увлечением взялся он за изучение русской истории, знакомился с пушкинскими материалами, текстами, письмами. Либретто оперы Мусоргский писал сам, взяв за основу текст народной драмы Пушкина.

«Что развивается в трагедии? Какова она? — Человек и народ, судьба человеческая и судьба народная», — писал Пушкин о своем «Борисе». Та же идея легла в основу оперы Мусоргского.

В прологе оперы композитор дал две картины. В первой картине мы видим народ, собравшийся у Новодевичьего монастыря в Москве. В оркестровом вступлении — печальные, тревожные мелодии. Народ покорен, нищ. Умер один царь, придет другой. Кто ни сядет на престол — народу все едино, кто бы ни пришел, бедноте легче не будет. Пристав с дубинкой грозно кричит: «Ну, что же вы? Что ж вы идолами стали? Живо на колени!»

Нехотя опускаются люди на колени, причитают. Но пристав стошел — и они снова заговорили между собой, забыв, что им надо оплакивать умершего царя.

Вторая картина. Колокольный звон. Площадь в Московском Кремле. Венчают на царство Бориса Годунова. Народ по указке бояр славит будущего царя вяло, нехотя. И сам Борис не рад торжеству. Мрачное предчувствие тревожит его. В ариозо Бориса, в величальном хоре народа слушатели чувствуют трагизм. Пролог оперы предвещает драматическое развитие событий.

А потом одна картина за другой открывают историю царя Бориса. Летописец Пимен рассказывает об убийстве царевича Димитрия, единственного наследника умершего царя, и обвиняет в убийстве Годунова. Молодой монах Григорий, узнав об этом, решается выдать себя за царевича Димитрия, поднять народ против Бориса, надеясь сесть на престол. Так появляется Самозванец. Григорий бежит за границу, рассчитывая на помощь польских панов, которые давно стремились завладеть Московским царством.

В опере образ Бориса, как и в драме Пушкина, очень противоречив. Он умен, мудр, он заботится о развитии государства, он пытается как-то облегчить жизнь народа. Но народ не верит ему, не любит его, не желает прощать царя-убийцу.

Одна из самых сильных трагических сцен оперы — конец второго действия. Монолог Бориса «Достиг я высшей власти» потрясает до глубины души.

Борис узнает о Самозванце, который распускает в народе слух, будто царевич Димитрий не погиб и должен занять царский трон. Ужас наполняет душу царя. Всюду, куда он ни взглянет, ему видится призрак убитого младенца. Не выдержав, Борис падает без чувств. И уже жаль этого измученного человека, и уже не хочется больше его осуждать.

Но вот новая сцена — у храма Василия Блаженного собрался народ, взбудораженный слухами о живом царевиче Димитрии. Народ голоден, недоволен. Это уже не та равнодушная и вялая толпа, которая нехотя величала Бориса. Ропот, недовольство, даже угроза слышатся в горьких криках нищих людей, протянувших тощие руки к Борису: «Хлеба, хлеба голодным дай!»

Борис мрачен, встревожен. И вдруг жалкий, обиженный мальчишками Юродивый обращается к царю: «Борис, а Борис, обидели юродивого. Мальчишки отняли копеечку, вели-ка их зарезать, как ты зарезал маленького царевича.» Толпа замерла. Борис, сдерживая тревогу и гнев, просит Юродивого помолиться за него. Толпа насторожилась. «Нет, Борис!.. Нельзя... Нельзя молиться за царя Ирода». Так народ устами Юродивого выносит приговор царю.

Опера кончалась смертью Бориса Годунова.

Сподвижники по «Могучей кучке» с нетерпением следили за рождением каждой новой арии, каждой новой сцены «Бориса Годунова». Необычайно точные, меткие характеристики героев, яркие, запоминающиеся музыкальные образы оперы приводили друзей композитора в восторг. Музыка была как жизнь сложна и в то же время проста по интонациям, ничего подобного никто еще не слышал. О смелости содержания и говорить не приходилось.

Мусоргский боялся, что «Бориса» не разрешат поставить: запретила же цензура Пушкину печатать драму. И недаром. Пушкин так рассказал о прошлом России, что нетрудно было найти в драме ниточки, тянувшиеся к настоящему.

Но первый вариант оперы встретил в Императорском театре лишь одно возражение: нет женской партии. А без женской партии до той поры не было ни одной оперы. Друзья посоветовали композитору ввести польские сцены и образ Марины Мнишек, невесты Самозванца. Но, взявшись за новые сцены, композитор переделал много и в уже написанных. Не переставая думать о том, как бы показать не молчаливое осуждение народом царя, а бунт народный, Мусоргский ввел в оперу сцену под Кромами. Теперь не смерть Бориса, а эта сцена завершала произведение — бурная картина народного бунта, расправы над боярами, мощный народный хор «Расходилась, разгулялась удаль молодецкая», появление Самозванца с поляками, наконец, плач Юродивого, предсказывающего новые беды обманутому Самозванцем народу:

И сам Мусоргский и друзья его были очень довольны новым вариантом оперы. Закончив оперу, Мусоргский написал на заглавном листе партитуры: «Я разумею народ, как великую личность, одушевленную единой идеей. Это моя задача. Я попытался разрешить ее в опере».

«Бориса Годунова» благодаря настойчивости некоторых певцов императорской оперы разрешили поставить. Премьера прошла хорошо, у Мусоргского нашлось немало поклонников, но дальнейшая судьба «Бориса» была печальна: его сняли со сцены, как и «Ивана Сусанина» и «Руслана и Людмилу». «Ходили слухи, что опера не нравилась царской фамилии, что сюжет ее неприятен цензуре», — писал Римский-Корсаков.

Работая над «Борисом», Мусоргский задумал новую оперу на сюжет из времен стрелецких бунтов. Новые страницы истории русского народа увлекли композитора. Он снова «братался» с народом, с увлечением работал над своей «Хованщиной». И мечтал о «Пугачевщине» — третьей опере, которую хотел писать по «Капитанской дочке» Пушкина. «Пугачевщину» Мусоргский не успел написать, помешала преждевременная смерть. Не были закончены и «Хованщина» и веселая «Сорочинская ярмарка».

Неудачи, постоянное безденежье подорвали и без того расстроенное здоровье композитора. Он умер сорока двух лет, не успев осуществить многих своих планов, оставив нам россыпи гениальных набросков, идей, мыслей. К счастью, друзья, высоко ценившие его талант, собрали эти материалы, обработали, кое-что дописали, оркестровали. Особенно много в этом отношении сделали Римский-Корсаков и его ученики советские композиторы Ипполитов-Иванов, дописавший оперу «Женитьба», и Шебалин, закончивший и инструментовавший оперу «Сорочинская ярмарка».

«Песня о Блохе», «Рассвет на Москве-реке» (вступление к опере «Хованщина»), фортепьянные пьесы «Богатырские ворота», «Избушка на курьих ножках», «Балет невылупившихся птенцов», «Гном» — из цикла «Картинки с выставки», симфоническая картина «Ночь на Лысой горе» и другие сочинения Мусоргского часто исполняются теперь в концертах и по радио, хорошо известны многим, многим слушателям. «Могучая кучка» людей, страстно любивших музыку Мусоргского, превратилась в многомиллионную армию. «Братание» с народом, о котором всю жизнь мечтал композитор, стало полным и окончательным.