Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий

Жили были
                 Сима с Петей.
Сима с Петей
                        были дети.
Пете 5,
              а Симе 7 —
и 12 вместе всем.

Петин папа
                был преважным:
в доме жил пятиэтажном
и, как важный господин,
в целом доме
                         жил один.
Очень толстый,
очень лысый,
злее самой злющей крысы.
В лавке сластью торговал,
даром сласти не давал.
Сам себе под вечер в дом
сто пакетов нес с трудом,
а за папой,
                 друг за другом,
сто корзин несет прислуга.
Ест он,
               с Петею деля,
мармелад и кренделя.
Съест
             и ручкой маме машет:
— Положи еще, мамаша! —
Петя
          взял
                 варенье в вазе,
прямо в вазу мордой лазит.
Грязен он, по-моему,
как ведро с помоями.
Ест он целый день,
                                и глядь —
Пете некогда гулять.
С час поковыряв в носу,
спит в двенадцатом часу.
Дрянь и Петя
                          и родители:
общий вид их отвратителен.
Ясно
          даже и ежу —
этот Петя
                был буржуй.

Сима
           тоже
                     жил с отцом,
залихватским кузнецом.
Папа — сильный,
                               на заводе
с молотками дружбу водит.
Он в любую из минут
подымает пальцем пуд.
Папа явится под вечер,
поздоровавшись для встречи,
скажет маме:
                 — Ну-ка,
                                щи
нам с товарищем тащи! —
Кашу съев
                 да щи с краюшкой,
пьют чаи цветастой кружкой.
У рабочих денег нету.
Симе
в редкость есть конфету.
Но зато
              она и слаще,
чем для Пети
                       целый ящик.
Чай попив,
                 во весь опор
Сима с папой
                        мчат во двор.
Симин папа
                      всех умнее,
всё на свете он умеет.
Колесо нашел
                         и рад,
сделал Симе самокат.
Сима тоже деловит:
у него серьезный вид.
Хоть ручонки и тонки,
трудится вперегонки.
Из мешка,
                на радость всем,
Сима сам смастачил шлем.
Красную надев звезду,
Сима всех сумел бы вздуть!
Да не хочет —
                          не дерется!
Друг ребячьего народца.
Сима чистый,
                         чище мыла.
Мылся сам,
                      и мама мыла.

Вид у Симы крепыша,
пышет, радостью дыша.
Ровно в восемь
                             Сима спит.
Спит, как надо —
                                не сопит.
Птицы с песней пролетали,
пели:
         «Сима — пролетарий!»

Петя,
          выйдя на балкончик,
жадно лопал сладкий пончик:
словно дождик по трубе,
льет варенье по губе.
Четверней лохматых ног
шел мохнатенький щенок.
Сел.
         Глаза на Петю вскинул:
— Дай мне, Петя, половину!
При моем щенячьем росте
не угрызть мне толстой кости.
Я сильнее прочих блюд
эти пончики люблю.
Да никак не купишь их:
заработков никаких. —
Но у Пети
                 грозный вид.
Отвернуться норовит.
Не упросишь этой злюни.
Щен сидит,
                  глотает слюни.
Невтерпеж,
                поднялся —
                                 скок,
впился в пончиковый бок.
Петя,
          посинев от злости,
отшвырнул щенка за хвостик.
Нос
         и четверо колен
об земь в кровь расквасил щен.
Омочив слезами садик,
сел щенок на битый задик.
Изо всех щенячьих сил
нищий щен заголосил:
— Ну, и жизнь —
                             не пей, не жуй!
Обижает нас буржуй.
Выйди, зверь и птичка!
Накажи обидчика! —
Вдруг,
             откуда ни возьмись,
сто ворон слетают вниз.
Весь оскаленный, шакал
из-за леса пришагал.
За шакалом
                      волочится
разужасная волчица.
А за ней,
                 на три версты
распустив свои хвосты,
два огромных крокодила.
Как их мама уродила?!
Ощетинивши затылки,
выставляя зубы-вилки
и подняв хвостища-плети,
подступают звери к Пете.
— Ах, жадаба!
                Ах ты, злюка!
Уязви тебя гадюка!
Ах ты, злюка!
                Ах, жадаба!
Чтоб тебя сожрала жаба!
Мы
       тебя
сию минутку,
как поджаренную утку,
так съедим
                или иначе.
Угнетатель ты зверячий! —
И шакал,
                 как только мог,
хвать пузана
                        за пупок!
Тут
        на Петю
                         понемногу
крокодил нацелил ногу
и брыкнул,
                как футболист.
— Уходи!
                 Катись!
                                Вались! —
Плохо Пете.
                       Пете больно.
Петя мчит,
                как мяч футбольный.
Долетел,
                 от шишек страшный,
аж
     до Сухаревой башни.
Для принятья строгих мер —
к Пете милиционер.
Говорит он грозно Пете:
— Ты ж не на велосипеде!
Что ты скачешь, дрянный мальчик?
Ты ведь мальчик,
                                 а не мячик.
Беспорядки!
                Сущий яд —
дети этих буржуят!
Образина милая,
как твоя фамилия? —
Петя стал белей, чем гусь:
— Петр Буржуйчиков зовусь.
— Где живешь,
                           мальчишка гадкий?
— На Собачьевой
                                 площадке. —
Собеседник Петю взял,
вчетверо перевязал,
затянул покрепче узел,
поплевал ему на пузо.
Грозно
               вынул
страшный страж
свой чернильный карандаш,
вывел адрес без помарки.
Две
        на зад
                наклеил марки,
а на нос
— не зря ж торчать! —
сургучовую печать.
Сунул Петю
                за щеку
почтовому ящику.
Щелка узкая в железе,
Петя толст —
                пищит, да лезет.
— Уважаемый папаша,
получайте
                чадо ваше!

Сказка сказкой,
                           а щенок
ковылял четверкой ног.
Ковылял щенок,
                            а мимо
проходил известный Сима,
получивший
                от отца
что-то вроде леденца.
Щений голод видит Сима,
и ему
          невыносимо.
Крикнул,
выпятивши грудь:
— Кто посмел щенка отдуть?
Объявляю
                к общей гласности:
все щенята
                 в безопасности!
Я защитник слабого
и четверолапого. —
Взял конфету из-за щек.
— На, товарищ!
                           ешь, щенок! —
Проглотил щенок
                                и стал
кланяться концом хвоста.
Сел на ляжечки
                           и вот
Симе лапу подает.
— Спасибо
                от всей щенячьей души!
Люби бедняков,
                             богатых круши!
Узнается из конфет,
добрый мальчик
                              или нет.
Животные домашние —
тебе
         друзья всегдашние. —
Замолчал щенок,
                                и тут
появляется верблюд.
Зад широкий,
                       морда уже,
весь из шерсти из верблюжьей.
— Я
        рабочий честный скот,
вот штаны,
                  и куртка вот!
Чтобы их тебе принесть,
сам
        на брюхе
                        выстриг шерсть.
А потом пришел рабочий,
взял с собою
                       шерсти клочья.
Чтобы шерсть была тонка,
день работал у станка. —
За верблюдиной баранчик
преподносит барабанчик
собственного пузыря.
— Барабаньте, чуть заря! —
А ближайший красный мак,
цветший, как советский флаг,
не подавши даже голоса,
сам
      на Симу прикололся.
У зверей
                восторг на морде:
— Это
            Симе
                      красный орден! —
Смех всеобщий пять минут.
В это время,
                      тут как тут,
шла четверка
                       из ребят,
развеселых октябрят.
Ходят час,
                не могут стать.
— Где нам пятого достать?
Как бы нам помножиться? —
Обернули рожицы.
Тут фигура Симина.
— Вот кто нужен именно! —
Храбрый,
                добрый,
                                 сильный,
                                                смелый!
Видно — красный,
                                 а не белый.

И без всяких разногласий
обратился к Симе Вася:
— Заживем пятеркой братской,
звездочкою октябрятской? —
Вася,
              Вера,
                         Оля,
                                   Ваня
с Симой ходят, барабаня.
Щеник,
             радостью пылая,
впереди несется, лая.
Перед ними
                    автобусы
рассыпаются, как бусы.
Вся милиция
как есть
отдает отряду честь.

Сказка сказкою,
                             а Петя
едет, как письмо, в пакете.
Ехал долго он и еле
был доставлен в две недели.
Почтальон промеж бумажками
сунул в сумку вверх тормашками.
Проработав три часа,
начал путать адреса.
Сдал, разиня из разинь,
не домой, а в магазин.
Петя,
          скисши от поста,
распечатался и встал.
Петя
         плоский, как рубли.
Он уже не шар,
                           а блин.
Воскресенье —
                             в лавке пусто.
Петя
вмиг приходит в чувство
и, взглянув на продовольствие,
расплывается от удовольствия.
Рот раскрыл,
                         слюна на нем.
— Ну, — сказал, —
                 с чего начнем?
Запустил в конфеты горсти
и отправил в рот для скорости.
Ел он, ел
                и еле-еле
все прикончил карамели.
Петя, переевши сласть,
начал в пастъ закуски класть
и сожрал по сей причине
все колбасы и ветчины.
Худобы в помине нет,
весь налился,
                         как ранет.
Все консервы Петя ловкий
скушал вместе с упаковкой.
Все глотает, не жуя:
аппетит у буржуя!
Без усилий
                и без боли
съел четыре пуда соли.
Так наелся,
                что не мог
устоять на паре ног.
Петя думает:
                        «Ну, что же!
Дальше
                 буду
                          кушать лежа».
Нет еды,
                но он не сыт,
слопал гири и весы.
Видано ли это в мире,
чтоб ребенок
                        лопал гири?!

Петя —
                 жадности образчик;
гири хрустнули,
                          как хрящик.
Пузу отдыха не дав,
вгрызся он в железный шкаф.
Шкаф сжевал
                       и новый ищет...
Вздулся вербною свинищей.
С аппетитом сладу нет.
Взял
          губой
                 велосипед —
съел колеса,
                 ест педали...
Тут их только и видали!
Но не сладил Петя бедный
с шиною велосипедной
С грустью
                объявляю вам:
Петя
            лопнул пополам.
Дом
        в минуту
                с места срыв,
загремел ужасный взрыв.
Люди прыгают, дрожа.
«Это, — думают, — пожар!»
От велика до мала?
все звонят в колокола.
Вся в сигналах каланча,
все насосы волочат.
Подымая тучи пыли,
носятся автомобили.
Кони десяти мастей.
Сбор пожарных всех частей.
Впереди
на видном месте
вскачь несется
сам брандмейстер.

Сказка сказкою,
                             а Сима
ходит городом
                            и мимо.
Вместе с Симою в ряд
весь отряд октябрят.
Все живут в отряде дружно,
каждый делает что нужно, —
как товарищ,
                        если туго,
каждый
                выручит друг друга.
Радуется публика —
детская республика.
Воскресенье.
                         Сима рад,
за город ведет отряд.
В небе флаг полощется,
дети вышли в рощицу.
Дети сели на лужок,
надо завтракать ужо.
Сима, к выдумкам востер,
в пять минут разжег костер.
Только уголь заалел,
стал картошку печь в золе.
Почернел картошкин бок.
Сима вынул,
                        крикнул:
                                — Спёк! —
Но печален голос Оли:
— Есть картошка,
                                нету соли. —
Плохо детям,
                         хоть кричи,
приуныли, как грачи.
Вдруг
            раздался страшный гром.
Дети
         стихли впятером.
Луг и роща в панике.
Тут
      к ногам компанийки
в двух мешках упала соль —
ешь, компания,
                            изволь!
Вслед за солью
                              с неба
                                          градом
монпасье
                с доставкой на дом.
Льет и сыплет,
                к общей радости,
булки всякие
                       и сладости.
Смех средь маленького люда:
— Вот так чудо!
                              чудо-юдо!
Нет,
           не чудо это, дети,
а — из лопнувшего Пети.
Все, что лопал Петя толстый,
рассыпается на версты.
Ливнем льет
и валит валом —
так беднягу разорвало.
Масса хлеба,
                сласти масса —
и сосиски,
                и колбасы!
Сели дети,
                и отряд
съел с восторгом всё подряд.
Пир горою и щенку:
                                 съест
и вновь набьет щеку —
кожицею от колбаски.
Кончен пир —
                        конец и сказке.

Сказка сказкою,
а вы вот
сделайте из сказки вывод.
Полюбите, дети, труд —
как написано тут.
Защищайте
                всех, кто слаб,
от буржуевых лап.
Вот и вырастете —
                                истыми
силачами-коммунистами.