ЛЮДВИГ ВАН БЕТХОВЕН

Карл Штилер
Людвиг ван Бетховен (1820)

7 мая 1824 года в венском театре "Кертнертор" впервые исполнялась Девятая симфония Бетховена. Композитор стоял у дирижерского пульта и размахивал руками. Он уже давно не мог управлять оркестром, потому что был глух. На самом деле дирижировал другой капельмейстер, который находился в двух шагах от Бетховена.

Девятая, последняя симфония Бетховена была итогом его творчества. В ней он до конца раскрыл свои мысли о жизни, о путях человечества, этой симфонией уходивший из жизни композитор обращался к потомкам, к нам. Поэтому он не мог не быть на сцене, он должен был сам представить свое творение слушателям.

Словно вся история человечества развернулась перед слушателями. Еще грозны темные силы, еще мрачно небо. Но уже грохочет буря. Человечество борется. Торопит рассвет. Солнца пока не видно, но оно угадывается за горизонтом. Сначала по тонким ярким лучикам, перед которыми отступают свинцовые тучи, потом по заалевшей во всю ширь неба полосе.

Девиз жизни и творчества Бетховена: «Через борьбу — к победе!» Это значит; надо бороться, чтобы победить. Это значит: побеждает тот, кто борется.

Напряженность упорной борьбы в симфонии сменяют глубокие раздумья. То тревожные, то сосредоточенно-спокойные, но все время ищущие, зовущие вперед. Точно человечество, готовясь к новым битвам за счастье, вспоминает, итожит прошлое, пробует заглянуть в будущее. И композитор смелой, уверенной кистью пишет картины этого светлого будущего — создает знаменитый финал Девятой симфонии. Для этого Бетховену оказалось мало одной только музыки. Он привлек и слово. Впервые вместе с оркестром выступили в симфонии хор и солисты. ...Гремят «фанфары ужаса» (так называл их немецкий композитор Р. Вагнер), напоминая о недавних сражениях. Но в ответ раздается уверенный человеческий голос: «О братья! Довольно печали! Будем гимны петь безбрежному веселью и светлой, светлой радости!» «Радость!» — словно от имени всего человечества отзывается хор на этот призыв. Одой «К радости!» великого немецкого поэта Фридриха Шиллера закончил Бетховен свою Девятую симфонию. Солнце, огромное солнце поднимается на чистый небосклон. «Обнимитесь, миллионы!» — провозглашает хор. Вот оно, будущее! В братском объятии всех людей на земле, стремящихся к миру, свободе и счастью.

Слушатели сразу поняли ее революционный дух, в ясных музыкальных образах прочли замыслы ее творца. Русский композитор Антон Рубинштейн писал: «Не верю я также, что эта последняя часть есть «ода к радости», считая ее одой к свободе. Говорят, что Шиллер по требованию цензуры должен был заменить слово свобода словом радость, и что Бетховен это знал, я в этом вполне уверен. Радость не приобретается, она приходит, и она тут, но свобода должна быть приобретена...»

Когда закончилось исполнение Девятой симфонии, рукоплескания, казалось, расколют стены театра. Их не слышал один Бетховен. Опустив голову, он стоял спиной к публике у своего дирижерского пульта. Певица Каролина Унгер взяла его за руки и повернула лицом к залу. Бетховена приветствовали пятикратными овациями, тогда как даже императора полагалось приветствовать трехкратными. Чтобы прекратить опасное нарушение церемониала, полицейские чиновники приказали слушателям разойтись.

Друзья привели домой Бетховена, измученного, разбитого. Болезнь уже брала свое. Он пошатнулся и едва не упал. Друзья подхватили его и положили на диван. Он лежал молча, закрыв глаза, не меняя позы. Друзья решили, что он заснул, ушли.

Может, он и впрямь спал? Но отчего же не было ни бездонной глухой пустоты, ни капризных видений? Ясные, до мелочей знакомые картины сменяли одна другую. Осязаемая в красках и звуках жизнь проходила перед ним. Его жизнь.

...Людвига будили среди ночи, вели к клавесину. Он не мог дотянуться до инструмента, стоял перед ним на скамеечке. Отец был пьян, и приятели отца тоже пьяны. Они кричали: «Играй!» Людвиг играл. В короткой рубашонке стоял, переступая босыми ногами, на скамеечке у клавесина. Мерз. Это называлось урок музыки. Иногда такой урок тянулся до утра. Другой бы возненавидел музыку. В Людвиге родилась неприязнь к отцу. Придворный тенорист Иоганн ван Бетховен, опустившийся, проводивший время в попойках, хотел сделать из сына новое «чудо», «второго Моцарта». Пусть мальчишка дает концерты и приносит деньги! «Второй Моцарт» не получался: кельнские князья, курфюрсты, не оценили маленького музыканта и не торопились стать его покровителями. Отец ругал курфюрстов, еще больше пил и проматывал последнее. Людвиг учился музыке, пробовал сочинять сам. Мальчиком он уже умел играть на клавесине и органе, на скрипке, альте и флейте.
Людвиг обожал мать. Ее звали Магдалена. Она трудилась с утра до ночи, стараясь хоть кое-как прокормить семью. Нужда, работа и чахотка рано согнули ее. Она почти никогда не смеялась. Потому что слишком редко знала радость. Только раз в год... Раз в год, в день именин матери, все в доме преображалось. Комнату убирали цветами и зеленью. Мать торжественно усаживали под специально сооруженным балдахином. Друзья отца из придворной капеллы являлись со своими инструментами. В подарок матери они приносили музыку. Песни и увертюры заполняли комнату, вырывались из окон. За окнами на улице собирались соседи. Для них музыка тоже была подарком. Засиживались допоздна. После ужина подвыпившие гости танцевали. Чтобы не злились остальные жильцы дома, снимали башмаки и танцевали в носках.

Одиннадцати лет он уже пошел работать — замещал органиста в церкви. Четырнадцати — получил место органиста при княжеском дворе. Ему выдали парадную одежду: зеленый фрак со шнурами, шелковые чулки, башмаки с пряжками, расшитую золотом жилетку, цилиндр, шпагу. Такой наряд не шел к нему.

У Людвига была свободная размашистая походка мальчишки, привыкшего бегать по городским окраинам и слоняться по заросшему травой и кустарником берегу Рейна. Но приходилось влезать в пышный белый воротник, на густые взлохмаченные волосы натягивать парик, а поверх еще водружать цилиндр — надо было служить. На его, Людвига, деньги жила теперь семья. Этих денег тоже не хватало. Он бегал давать уроки музыки в домах богатых горожан. В свободные минуты между репетициями, концертами и уроками он сочинял. Первое известное нам произведение Бетховена — вариации для фортепьяно на тему марша — создано им в двенадцать лет.

Оказывается, надо много знать, чтобы сочинять музыку. Поправляя с едва сдерживаемой яростью тупые, непослушные пальцы богатых учениц, он мечтал о минуте, когда, наконец, останется один и станет учиться сам. Когда откроет испещренные нотными знаками страницы Баха и Генделя, Гайдна и Моцарта, когда он будет сам сочинять музыку.

В 1787 году, когда Бетховену исполнилось семнадцать лет, он скопил немного денег, взял свои музыкальные сочинения и отправился в далекий путь — в Вену к Моцарту, к тому, чей приговор он принял бы без колебаний.

Была весна. Нежная зелень садов, покачиваясь, повторялась в Дунае. У Моцарта было утомленное лицо. Он много работал. Сочинял «Дон Жуана». В соседней комнате кто-то разговаривал, очевидно, у композитора были еще посетители. Моцарт нетерпеливо осведомился: что хочет от него молодой приезжий. Недовольно поморщился, но стал слушать. Когда Людвиг вдохновенно импровизировал на заданную тему, слушал очень внимательно и серьезно. Бетховен кончил и стоял, опустив голову, ждал приговора. Было очень тихо. Моцарт быстрым неслышным шагом подошел к двери в соседнюю комнату и сказал тем, кто там находился: «Обратите внимание на этого парня. Он заставит всех говорить о себе».

Бетховен мечтал быть рядом с Моцартом, учиться у него. Но неожиданно пришло сообщение — тяжело больна мать. Он помчался домой, в Бонн. Мать умерла у него на руках. Теперь все семейные заботы свалились на голову Людвига. Надо было содержать и воспитывать братьев, вести тяжбу с отцом, который по-прежнему пил и не желал давать детям ни талера. И надо было работать, работать, работать. Ведь сам Моцарт сказал ему: «Ты избрал правильный путь!»

Снова — и уже навсегда — Бетховен прибыл в Вену в ноябре 1792 года. Годом раньше умер тридцатипятилетний Моцарт. Бетховен ехал к шестидесятилетнему Гайдну. Дилижанс катился по улицам имперской столицы, которая была одновременно и столицей музыкальной. Этот город предстояло покорить. Бетховен стал брать уроки у Гайдна.

Бетховен приехал в Вену в грозное и славное время. Над Европой ярким факелом пылало пламя Великой французской революции. Она началась в славный июльский день 1789 года, когда восставший народ штурмом взял крепость-тюрьму Бастилию. Народные массы опрокидывали прошлое во имя будущего. Слово «революция» звучало в речах Робеспьера, оно звало в бой со страниц «Друга народа» — так называлась газета, которую издавал Марат. Чуть ли не все европейские правители, страшась за свои троны, объявили войну революционной Франции. Но не так-то просто победить народ, отстаивающий свободу. Осенью 1792 года революционная армия нанесла сражение интервентам и сама двинулась вперед.

Люди жадно вдыхали новый, свежий воздух и чувствовали, как с каждым глотком наливаются силой руки, как новые смелые мысли будоражат голову. Не все взялись за оружие — зато все поняли, что за него можно взяться. За сотни верст от Франции сочиняли революционные стихи, пели революционные песни, отсветы революции озаряли театральные подмостки.

Резкий, неуклюжий, не желавший признавать этикета, Бетховен являлся в великосветские салоны, титулованные слушатели восхищались его музыкой, страшились ее, заискивали перед ним. Они чувствовали: за этим ни на кого не похожим композитором — сила, за ним будущее. Бетховен отвечал им независимостью, неприязнью. На просьбу самой императрицы явиться к ней сказал лакею: «Передай, что занят». Когда же князь Лихновский попытался насильно заставить его сыграть, едва не размозжил знатному приятелю голову стулом. Композитор написал Лихновскому: «Князь! Тем, чем вы являетесь, вы обязаны случайности рождения. Тем, чем я являюсь, я обязан самому себе. Князей было и будет тысячи, Бетховен же — лишь один».

«Шекспиром масс» назвал Бетховена русский критик В. В. Стасов. Композитора волновали судьбы народные. А решаются эти судьбы в борьбе. Борьба героя за свободу и счастье людей составляет содержание Третьей симфонии.

...Тяжелая, упорная борьба. Враждебные силы то отступают, то отчаянно сопротивляются, наносят ответные удары. Но они могут остановить тех, кто сражается во имя свободы и справедливости. Снова бой, яростный, решительный. И, наконец, победа! Замирают последние всплески битвы. Музыка все шире, радостнее. И вдруг — скорбный похоронный марш. Дорогой ценой досталась победа. В суровой схватке погиб герой; победивший народ воздает ему последние почести. Но не траурным шествием закончил Бетховен симфонию. Народный вождь пал ради будущего, ради жизни. И жизнь, вечную, непобедимую, воспевает музыка. Завершают симфонию картины грандиозного народного праздника. Ликуют победители, в трудной борьбе вырвавшие свое счастье.

Вначале Бетховен назвал симфонию «Бонапарт». Ему казалось, что именно Наполеон станет героем революционного народа, поведет его к освобождению. Симфония была почти закончена, когда Бетховен узнал, что Наполеон объявил себя императором. «Теперь он будет топтать ногами все человеческие права, следовать только своему честолюбию, — гневно вскричал композитор. — Он будет ставить себя выше всех других и сделается тираном!» Бетховен схватил заглавный лист симфонии, разорвал его сверху донизу, швырнул на пол. На чистом листе нотной бумаги написал новое название: «Героическая симфония». Император не мог быть героем Третьей симфонии. Ее герой — народ.

Бетховен сочинил девять симфоний, пять концертов для фортепьяно с оркестром, скрипичный концерт, оперу, балет, увертюры, оратории, фантазии, песни, камерные произведения, среди них тридцать две фортепьянные сонаты. Его сочинения нельзя делить на «большие» и «маленькие». И те и другие отличаются глубиной замысла, мятежным духом, силой, смелостью. Во всякое творение он щедро вкладывал свое сердце, свои мысли, свое отношение к жизни.

Бетховенские фортепьянные сонаты можно назвать маленькими симфониями. В них тот же порыв, та же революционная страсть, тот же призыв к борьбе. Проиграйте хотя бы первую строчку сонаты «Аппассионата».

Бетховен говорил, что соната «Аппассионата» навеяна драматическим произведением Шекспира «Буря». Но это не музыкальные иллюстрации к пьесе. Вера в человека, способного разорвать оковы и найти путь к счастью, пронизывают «Аппассионату». Само название сонаты значит в переводе с итальянского — страстная, воодушевленная. Такая музыка зовет на подвиг. Недаром ее так любил Ленин. «Изумительная, нечеловеческая музыка», — говорил он об «Аппассионате».

Рядом с бурной «Аппассионатой» — не уступающая ей в известности «Лунная соната». В «Лунной сонате» — сложное сплетение самых разных человеческих чувств: горечь одиночества, воспоминания, порой печальные, порой светлые, порой те и другие, словно бы слитые воедино (как у Пушкина: «Печаль моя светла»), сомнения, мечты, вера в будущее, порыв.

Вера Бетховена в жизнь, в будущее, в победу поразительна. Трудно найти человека, которому судьба нанесла бы такой меткий и сокрушительный удар. Чтобы понять всю меру несчастья глухого композитора, можно для сравнения представить себе ослепшего живописца или потерявшего ноги бегуна. Но Бетховен совершил чудо. Он продолжал сочинять музыку. И какую! Бетховенскую музыку! Были мрачные думы, душевные муки иногда отчаяние. Но Бетховен не сдавался. Он боролся с глухотой тем, что творил звуки. В самую тяжелую пору болезни композитор писал в завещании: если смерть наступит до того как он полностью раскроет себя в искусстве, он сочтет ее преждевременной. «Я хочу вцепиться судьбе в глотку, совсем пригнуть меня к земле ей безусловно не удастся!» «Через борьбу — к победе!» Жестокая проверка подтвердила девиз всей жизни Он боролся и победил. Победил, потому что боролся.

Свой девиз композитор необыкновенно ясно выразил в Пятой симфонии. Через первую ее часть проходит характерный мотив. «Так судьба стучится в дверь», — объяснял Бетховен И снова картины напряженнейших боев с трагической судьбой, которая навязана людям, во имя той светлой судьбы, мечта о которой всегда живет в них, которую они сами хотят выко вать для себя. Торжественный победный финал показывает, чем закончилась схватка. Люди сами творят свою судьбу!

...— Люди сами творят свою судьбу! — проговорил Бетховен, открывая глаза. Он лежал на диване одетый. В комнате никого. Видно, друзья давно ушли домой. От окна тянуло утренней прохладой. Ранний майский рассвет золотил небо. Бетховен встал, подошел к роялю. Одним пальцем повторил тему финала Девятой — «Обнимитесь, миллионы». Громко хмыкнул, припомнив успех симфонии. Перед глазами встал битком набитый зал и посредине — пустая императорская ложа. Когда-то император изрек, что ему нужны не гении, а верные подданные. Бетховена он никак не мог отнести к числу верных подданных Глухота Бетховена в известной мере сохранила для нас содержание его бесед с друзьями и знакомыми. Композитор пользовался так называемыми «разговорными тетрадями»; в них собеседники писали свои вопросы и реплики. По этим записям можно представить себе, что говорил Бетховен. В тетрадях — предостережения друзей: «Не говорите так громко!.. Все подслушивается», «...Тут присутствует шпион...» И даже: «Вы умрете на эшафоте». Чересчур осторожный человек, у которого после смерти композитора оказались «разговорные тетради», уничтожил больше половины из них. Он испугался: в тетрадях было слишком много «необузданных нападок на высшую власть». Если бы «высшие власти» не боялись общественного мнения, они бы арестовали Бетховена. Он мог умереть если не на эшафоте, то в темнице.

Но композитор был слишком известен и слишком глубоко любим. Император, властелин над своими подданными, не был властен над Бетховеном. Бетховен принадлежал всему человечеству. Пустая ложа в театре «Кертнертор» чернела дырой, окаймленная золотом. Но никто не оборачивался, чтобы взглянуть на нее. Все смотрели на сцену и приветствовали Бетховена. Император не пришел к Бетховену в нарядный зал театра. Зато столько народу — друзей, знакомых и незнакомых — поднималось по крутым, плохо освещенным лестницам в бетховенскую квартиру! Часто он ворчал: «Мешают работать!» Но в душе был доволен. Он любил людей. И люди понимали это, слушая не сладкие речи, за которыми так легко скрыть пустоту, а музыку, в которой бьется его сердце. Бетховен был прям до резкости, иногда груб, случалось — несправедлив. Он не был добреньким. Он был доброжелательным. Лучше всего это чувствовали талантливые композиторы-современники.
Когда Бетховен умирал, неожиданно разразилась гроза. Гроза в марте! Со снежной бурей, молнией, раскатами грома. И вдруг случилось необыкновенное. Умирающий композитор открыл глаза, приподнялся и кулаком пригрозил небу. Мгновение отделяло его от смерти, а он по-прежнему верил, что сдаваться нельзя. Только через борьбу — к победе!

Он снова победил! Смерть не пришла. Пришло бессмертие Он продолжает побеждать. С каждым годом все больше людей строит светлое, прекрасное будущее, которое предсказывал и в которое звал человечество Людвиг ван Бетховен.