КАЛАЧ, КИРПИЧ И САЕЧКА

Чего только не было в пекарне на углу бульвара: сладкие плюшки, пирожки с начинкой, батоны всех сортов и размеров. Они тесно лежали на полках маленькой булочной и хвалились друг перед дружкой, ведь каждый считал себя благороднее, мягче и пышнее.

- Я, - говорит горделиво Сдоба, - булка сладкая, праздничная, из богатого теста выпечена. Да во мне столько сливочного масла, что если бы все батоны магазина взять, да и пустить на бутерброды, и то его пошло бы куда меньше. А ванили-то во мне, ванили! Чувствуете, какая я ароматная? То-то! Не вам чета.

- Мн-м, я не согласен. Во мне, хлебе Рижском, специй естъ много болше. Это я естъ са-амый тушист хлеб в мире. Что есть белый хлеб? Ничто! В вас просто пекар забыл положитъ тмин. Вот у нас, в При-ибалтыке...

- Но, пr-rостите! - важно окинул его взглядом длинный французский Багет, - вы, Rижский, непr-rилично гrязн цвет. И вы, совеr-rшено невозможн с сыroм и джемом. Вашим тмином можно испоr-rтить вкус любого блюда, будь то паштет фуа-гr-r-а, жюльен или котлетка де-валяй. Взгляните на меня: вот я и впr-rямь совеr-rшенство. Настоящий хлеб должен быть длинным, как я, батоном с хr-rустящей коr-rочкой. Как у меня. А у вас? У вас, у всех, есть у вас коr-rочка? Покажите мне еe. Ну? Где? Нету!

- Э, слушай, ты что, такой горячий, да?! Как бешеный конь. Слушай. Зачем других обижаещь? - заговорил кто-то сверху. - Что эта за фуа-гра - шмуагра такой? Какой-такой Жюльен-Шмульен? Это еда что ли такой? Для больных? Я, Лаваш, не потэрплю в присутствии милых женщын никаких таких слов, понимаэшь.

Гневный Лаваш подбоченился и скосил взгляд на полку с булками, где стыдливо зарумянились Хала и Пита.

- Да-да-да, - очнулась Пита, - все верно. К шашлыку и хашу лучше нас с Лавашиком не найти. У нас дома, на Ближнем Востоке и Кавказе, в нас и мясо, и зелень заворачивают. Я вот, например, с секретом! У меня есть кармашек внутри, куда можно положить вкусную начинку. А самое главное между нами различие, господин Багет, это то, что нас люди руками ломают и кушают, а не режут, как поросят.

И Пита с Халой отвернулись с надменными минами.

- Ой, люди добрые, дывитеся сюды. У нас на Украине меня, Паляницу люди так уважают, что на вышитом рушнике на середок стола ложуть, на самое главное место! Да я и белее, и мягче, и Рижского, и Багета, и Лаваша, и этих Халы с Питой!

- Что? Вы видели? Нет, вы видели?! Лопни мои глаза! Я - Хала, праздничный еврейский хлеб! Я - вам не просто плетенка с маком. Эй вы! Вы все тут, - вы вообще слыхали за исход евреев из Египта? Нет? Таки я вам расскажу. Евреи чтут субботу, чтоб вы знали. Работать у евреев в субботу грех. Таки вот. Когда Моисей вывел свой народ из Египта, Бог сорок лет кормил людей в пустыне - манной, небесным хлебом. И чтобы не работать в праздник, не нарушать древний закон, накануне в пятницу этой манны собирали сразу на два дня. Смотрите сюда. Видите, я из двух кусков теста? Таки это и за пятницу, и за субботу! Ха-ха! Я, Хала, прообраз манны небесной. Я самая-персамая. И все!

- А... Можно и мне сказать? - зашевелился чёрный хлеб.- Я не ритуальный. Не праздничный. И не заграничный. Я обычный. Кхе! Из серой ржаной муки. Пусть я самый дешёвый из вас. Да! Но этим-то я и дорог людям. Вот загляните в рюкзак любого геолога, в вещмешок солдата. Вот он я где, черный хлебушек! Я всегда рядом с человеком.

- Эй, черняшка, а знаешь, что тебя люди кирпичом прозывают? Тебе не обидно? - спросила Сдоба.

- А что на правду-то обижаться? Да кирпич - я и есть кирпич. - Черный хлеб показал свои загорелые плоские бока. - Это специально так придумано. И чтобы побольше хлеба вошло в машину, мы, буханочки, тесно-тесно друг к дружке прижмёмся и едем бок-о-бок. Мы - мяконькие, горяченькие, душистенькие. Нас грузовики везут далеко-далеко.По деревням и сёлам. Запах хлебный на всю улицу! А как нам радуются! О, ведь за обеденным столом черный хлеб и с борщом, и с ушицей, и сальцем, и с селедочкой. М-м-м! Куда им, иноземным хлебам до меня! А сухарики из нас м-м-м-! Объедение! Люди никогда меня не забудут, не предадут. Потому, что много дорог вместе нами пройдено, много горя вместе пережито за сотни лет. Война, разруха, голод- все было. Буханка черного тогда ценилась выше золота. Да что тут говорить, - Кирпич грустно посмотрел на полки с модными булками, - все равно эти не поверят.

Калач и Саечка с уважением посмотрели на Черного и прижалась к нему бочком. И братишки-бублики придвинулись поближе.

- А я, ребята, знаете какой? - вдруг воскликнул Калач.

- Нет, а какой ты? - встрепенулись все булки.

- Тертый, ситный и с ручкой. А знаете, зачем мне эта ручечка?

- Зачем?

- Да то-то и оно, что она никому не нужна! Если только голубям да воробьям. Ведь, её не едят, её выкидывают.

- Не может этого быть! Выкидывают? Как так?- забеспокоились Кирпич и Саечка.

- Очень просто. К примеру - строят храм. Кипит работа, только успевай бревна таскать, месить раствор. Времени у работяг в обрез, иной раз некогда и рук помыть, а поесть не мешало бы. Вот выдастся свободная минутка, купит он у разносчика калач за грошик, мякиш съест, кваском запьет, а ручечку запачканную голубям скормит. И снова за работу. Так что вот, Калач - старинный русский хлеб. Не простой, исторический!

- Ай да Калач! Ай да молодец! - воскликнули в один голос Лаваш, Кирпич и Саечка. - А тёртым-то кто тебя прозвал?

- А люди же и прозвали. Взгляните-ка на мои бока, видите, я весь в муке? Это неспроста. Если я упаду, испачкаюсь, то меня надо просто о-те-реть. Вся земелька с меня месте с мукой осыплется и снова я чист. Вот и прозвали меня тёртым. Меня ещё детишки малые любят. Я нигде не пропаду, даже если упаду. Хе-хе! Вот.

- Да, не прост, не прост наш Калачик оказался.

- Ребята! Как я горжусь вами! - сказала Саечка.

- Саечка, а ты что все молчишь? Да ты у нас тоже умница и красавица. Если б не ты, с чем бы студенты в столовой винегрет лопали? Ты и маленькая, и беленькая, и...

- И самая крутая из вас! Да-да-да!

- Нэ может быт! Такой маленкий, бэленький дэушка и вдруг самий крутой булка? Вах! - оживился Лаваш. - Как так?

- А вот как. Я, Сайка, из теста самого-пресамого крутого замеса, из муки самого-пресамого высшего качества! Отведаешь меня за завтраком - и весь день есть уже не хочется...

Долго еще пышки да плюшки болтали и хвастались.

А вечером все полки опустели, хлеб раскупили. В магазине остались только усталая Касса и шустрая Швабра. Касса заряжалась бумажными рулончиками на завтрашний день, а Швабра наводила порядок в зале.

- Вы заметили, уважаемая Швабра, что батоны, и черный круглый сегодня раскупили ещё до обеда?

- Ой, а как шустро расхватали сайки школьницы? А Халу взяла их седая учительница. Такая требовательная старушка, - уж и так её вертела и сяк, - ответила Шабра и ещё быстрее зашуркала. - Как вы точны и наблюдательны, дорогая Касса. А кто купил Багет?

- Багет приглянулся господину в драповом пальто, с портфелем. Я пробиваю, а сама смотрю и думаю: как он в него поместится.

- В господина-то?

- Да нет, в портфель. Ничего, унёс его под мышкой.

- А Сдобу кто взял?

- Сдобу-то? Эту купила молодая дама в туфельках-лодочках на острых шпильках, в кокетливой шляпке.

- Ну, а Рижский?

- Рижскому не повезло. Попал он в лапы длинному непонятному существу с проводами по всему телу, с зелено-красным ирокезом и кольцом в носу.

- Видать, любит с тмином! - засмеялась Швабра. - Вот я смотрю и думаю про этот их вечный хлебный спор, - кто вкуснее, да кто свежее. Чуть не в драку лезут. Почему же согласия меж ними нет? И что спорят? Утром завтра опять, вот, выложат свежий хлеб и начнется. Кто лучше, да кто важней.

- Так кто же по вашему, уважаемая Швабра?

- Я так вам скажу. Крошки от них от всех одинаковые, - пшеничные, да ржаные. Все хлеб. Людскими руками на русской земле выращенный. И любви, заботы в них людьми вложено поровну. И покупают этот хлеб наши же люди. И заметьте: не в Риге, не в Париже, а в нашем родном магазине. Вот что важно, дорогая Касса!