КОЗА И ТРОЕ КОЗЛЯТ

Жила-была коза с тремя козлятами. От старшего и среднего житья не было – до того они своевольными росли, а младший прилежным и послушным удался. Как говорится: пять пальцев на руке, и все разные.

Позвала однажды коза своих козлят и говорит:

– Милые мои детки! Я в лес пойду, вам еду принесу. А вы дверь за мной заприте, друг с дружкой не ссорьтесь и никому, глядите, не отпирайте, пока голоса моего не услышите. Как приду, сразу по песенке узнаете. Вот что я вам спою:

Слыхали, что я сказала?

– Да, матушка, – ответили козлята.

– Могу я не тревожиться?

– Будь покойна, матушка, – сунулись вперед оба старшие. – Мы ребята хоть куда, что сказала, то свято.

– Если так, дайте расцелую вас! Да хранит вас господь от дурного, прощайте, детушки!

– Добрый путь, матушка, – со слезами на глазах ответил меньшой, – и да поможет тебе господь поскорее вернуться и нам еды принести.

Пошла коза в лес, а козлята дверь за ней закрыли, засов задвинули. Но, как говорится, стены имеют уши, а окна – глаза. Разбойник-волк – да знаете, какой? тот самый, который козе кумом доводится – давно уже поджидал случая сцапать козлят. Вот и подслушал он теперь, притаившись за козьей хаткой, как мать-коза детушек своих наставляла.

"Ладно, – подумал он. – Мое время приспело. Только бы грех их толкнул дверь мне отворить, а там уже будет прок. Мигом с них шкурки сдеру!"

Сказано – сделано. Подходит волк к двери, песенку запевает:

– Ну-ка, ребятки, бегом открывайте! Бегом!

– Братцы, – закричал старший козленок. – Быстрее отпирайте, матушка нам еды принесла.

– Не отпирайте, братцы, – сказал младший, – а то нам худо придется. Это не матушка. Я по голосу узнаю. У матушки нашей голос не такой густой и не хриплый, а приятный и тоненький.

Услыхав такие слова, отправился волк к кузнецу, велел себе язык и зубы оточить, чтоб голос у него стал тоньше, и снова стучится к козлятам в дверь, напевает:

– Слышите? – говорит старший. – И зачем только я вас слушаюсь? Болтаете, что не матушка это. Кто же, как не матушка? Тоже ведь уши и у меня. Пойду отопру.

– Братец! Братец! – снова закричал младший. – Послушай меня. Мало ли кто придет и споёт:

Что же, вы и тогда отпирать будете? Вы же знаете, что наша тетушка давно умерла и в прах обратилась, бедняжка.

– Ну что, разве не говорил я? – рассердился старший. – Хорошее дело, когда яйца курицу учат… Станем мы матушку столько времени за дверью держать! Нет, пойду и отопру…

Младший тогда проворно юркнул в печную трубу, ногами в шесток уперся, носом в сажу уткнулся, молчит, как рыба, дрожит со страху, как лист. Средний тоже – прыг под квашню; съежился, бедняжка, в комок, как мог. Молчит, как земля, с перепугу шерсть на нем дыбом: кто лежит – не герой, зато живой! А старший у двери стоит: отпереть, не отпереть? Все-таки отодвинул засов. И кого же он видит? И увидеть-то не успел, бедняжка, ибо у волка в животе урчало и глаза с голодухи сверкали. Раз-два, впился зубами волк козленку в горло, сразу голову оторвал и так его живо сглотнул, будто на один зуб ему было. Облизнулся потом смачно и стал по хате шарить, приговаривая:

– То ли почудилось мне, то ли и впрямь я несколько голосов тут слышал? Но что за чёрт, словно сквозь землю провалились… Где они, где?

Заглянул туда, заглянул сюда – нет козлят да и только!

– Чудеса в решете! Что же мне делать-то? Впрочем, некуда спешить, дома нечего косить! Лучше присяду вон там, дам отдохнуть старым костям..

Кряхтя и охая, уселся кум на квашню. Сел, и то ли квашня скрипнула, то ли кум чихнул, но только козленок под квашней не стерпел. Видать, грех его толкал и спина у него чесалась!

– На здоровье, крестненький!

– Ах ты… ах ты, проказник! Вот где пристроился? Иди, дорогуша, к крестненькому, он тебя расцелует!

Приподнял квашню, вытащил козленка за уши, и только пух пошел от бедняги! Как говорится: каждая пташка из-за своего языка погибает.

Покрутился, покрутился волк по хате, авось еще что раздобудет, но больше ничего не нашел: младший сидел смирнехонько, молчал, как рыба.

Видит волк, что нечем больше поживиться, другое задумал: выставил обе головы в окошках – морды зубы оскалили, словно смеются; после вымазал стены кровью, чтобы еще больше козе насолить, и пошел восвояси. Как только убрался разбойник из хаты, младший козленок тут же из трубы выскочил, накрепко засов задвигает. Шерсть стал на себе рвать, горько плачет, по братцам своим убивается:

– Милые братцы мои! Кабы не послушались волка, не съел бы он вас! А бедная матушка и не знает, какая с вами беда стряслась!

Стонет он, причитает, чувств едва не лишился.

Но что тут поделаешь? Не его вина, что вышла братцам дурь боком. А пока он стонал да плакал, коза домой спешила, еду козлятам несла, запыхалась. Подошла к хате, а из окон на нее две головы глядят, зубы оскалив.

– Славные детушки мои! Ждут меня, не дождутся, так и смеются мне навстречу!

Велика была радость козы. Однако подошла поближе, – что такое? Ледяной озноб пробежал по телу, ноги подкосились, помутилось в глазах. Что это? Может, показалось ей только? Подошла она к двери и зовет:

На её голос выскочил меньшой – теперь уже был он и старшим и младшим, – дверь распахнул, бросился матушке в объятия, залился горькими слезами:

– Матушка, матушка! Беда с нами стряслась! Хуже пожара, хуже потопа!

Повела коза глазами по хате, ужас и трепет охватили ее. А потом овладела собой и спросила:

– Что же случилось, детка?

– А вот что, матушка. Как ушла ты из дому, спустя немного, слышим, как кто-то в дверь стучит и поёт:

– А дальше что?

– Старший братец, по глупости и упрямству, сразу побежал отпирать.

– И что же тогда?

– Тогда я живо в трубу залез, средний братец под квашней спрятался, а старший, не долго думая, засов отодвинул.

– И тогда?

– Тогда-то беда и стряслась! Волк, наш крёстный и твой друг, забежал в хату!

– Кто? Мой кум? Да ведь он шерстью своей поклялся, что детушек моих не тронет!

– Да, матушка, он! Крепко злодей их тронул!

– Так я ж его проучу Он думает, если у бедной вдовы полон дом детей, то можно над нею глумиться? С ребяток шкуры сдирать? Нет, не уйти ему от расплаты! Ах, он злодей, ах, разбойник! А еще зубы скалил, подмаргивал мне… Но только не из тех я, что он думает, отроду через плетни не скакала. Ну, да уж ладно, куманёк, я с тобой посчитаюсь! В мой плуг своих волов впрягать вздумал? Знай же, что без рогов их выпряжешь!

– Ох, матушка, ох! Лучше уж молчи, ну его к богу! Знаешь ведь поговорку: и чёрта видеть не хочу, и креста мне не надо.

– Нет, нет, сыночек, пока до бога дойдешь, святые одолеют. Вот тебе мое слово, сынок: не сдобровать злодею! Только смотри, не проговорись кому, чтобы он ее проведал.

С той поры искала она только случая, чтобы с кумом расквитаться. Думает-думает, – придумать не может, как отомстить ему

– Кажется, нашла на него управу, – сказала она наконец. – Такое ему устрою, что лапы себе кусать будет.

Была перед ее хатой яма глубокая. На нее-то и понадеялась коза.

– В дубильный чан тебя, куманек-волк, не иначе!.. Скоро расплачиваться будешь, А тебе, кумушка-коза, за дело пора приниматься, задал тебе куманек-волк работу!

С этими словами подоткнула она подол, рукава засучила, огонь развела и давай стряпать. Наготовила голубцов, пилава, пирогов, куличей на сметане и яйцах и других всевозможных блюд; яму потом угольями горящими и гнилушками наполнила, чтоб тлел под спудом огонь, ветками крест-накрест накрыла, сверху листьев набросала, а на листья землю посыпала и рогожкой прикрыла. И еще стульчик восковой смастерила для куманька, дорогого гостя.

Оставила она стряпню на огне, а сама в лес подалась – волка на праздник звать. Идёт по лесу, идёт, возле оврага волк ей навстречу выходит.

– День добрый, кума, каким тебя ветром сюда занесло?

– Да будет добро у тебя на сердце, как добр твой взгляд. Что, разве не знаешь, что ветер заносит, куда душа не просит? Побывал, видишь ли, кто-то в моем дому, натворил мне бед!

– А что, кумушка милая?

– Козляток одних застал и растерзал бедняжек! Вот что значит быть вдовой беззащитной!

– Да что ты, кума, говоришь?

– Уж теперь говори-не говори – легче не будет. Отправились они, бедняжки, к господу богу, и надо нам об их душе позаботиться. Вот и решила я по своим силам поминки устроить и тебя, куманёк, пригласить, чтоб утешил ты меня, бедную…

– Охотно, кумушка милая, но охотней к тебе бы на свадьбу пришел.

– Верю, куманёк, да что поделаешь? Не так оно, как нам хочется, а как богу угодно.

Пошла коза, рыдая, к дому, а волк – за ней, тоже делает вид, что плачет.

– Ах, куманёк, куманёк, – всхлипывает коза. – Что нам всего дороже, то и теряем!

– Что делать, кума, знали бы мы, какая беда нас ждет, береглись бы наперед. Но не терзайся так, рано или поздно все там будем.

– Так-то так, куманек. Но ведь бедным крошкам моим только бы жить да жить!

– Да, кумушка милая, но, видать, господу богу тоже молоденькие по вкусу.

– Если бы сам господь их к себе прибрал, дело другое… Но так ли это?

– Знаешь, кума, как подумаю… уж не Топтыгин ли к тебе домой пожаловал? Помнится, повстречал как-то я его в малиннике. Вот, говорит, кабы отдала мне коза сыночка скорняжному делу обучать…

Слово за слово, добрались они до кумушкиной хаты.

– Прошу, куманёк, – говорит коза, а сама на рогожку восковой стульчик ставит. – Садись, угощайся, чем бог послал!

И пододвинула ему полную миску голубцов.

Накинулся жадно волк на голубцы. Чав-чав! Целиком отправляет их в глотку.

– Господи, помилуй покойничков, уж больно, кумушка, твои голубцы хороши!

Сказал – и бух прямо в яму с горящими угольями: стульчик-то восковой расплавился, а веточки на одном честном слове держались, как раз сколько для дорогого гостя требовалось.

– А ну-ка! Теперь отдавай, волк, что съел! С козой тягаться вздумал? Коза тебя и доконает!

– Ой, кума, ой, горят мои пятки! Скорее вверх тяни, душа горит!

– Нет, куманёк! Тоже во мне ведь душа горела, когда козлятки мои погибли! Господу богу, говоришь, самые молоденькие по вкусу, а мне по вкусу и те, что постарше, были бы только хорошо поджарены. Знаешь, чтобы насквозь огонек их пронял.

– Ой, горю, погибаю, кума! Спасай!

– Что ж, гори, куманёк, погибай! От тебя и от живого добра не дождешься! Пускай же горит на тебе шерсть, которой ты клялся, что детишек моих не тронешь! Помнишь, как клялся, зверюга лютый?! А ведь сожрал-таки козляток моих!

– Ой, жжёт, горит всё нутро во мне, кума! Вытащи, смилуйся надо мной!

– Смерть за смерть, куманек, ожог за ожог! Ведь ишь ты, словечко какое давеча из святого писания подпустил!

Схватили коза с козленком по охапке сена и в яму на волка бросили. Потом стали камни в него швырять и что под руку попадалось, пока не прикончили. Так-то лишилась коза двух козляток своих, зато и волка, кума своего, утратила! Не велика утрата!

Услыхали все козы в округе про такое дело, взыграло у них сердце! Сошлись они все на большой пир, стали есть да пить, и такое у них веселье пошло, что и не описать…

И я там был, а как время подошло, сел верхом на седло и поведал всё, как произошло; потом колесо оседлал, сказочку вам рассказал; а под конец оседлал чечевицу и понёс, люди добрые, несусветную небылицу.